Что было пороками, стало нравами - Сергей Исаевич Голод

дебютной сексуальной связи. Так, у студентов 6% приходилось на долю жены/невесты, 10% — замужней женщины, более 30% — женщины значительно старшей по возрасту и 43% — подруги, близкой по возрасту, образовательному и культурному статусу; у студенток партнеры распределились соответственно: 50% — 6% — 16% — 26%.

Несколько заключительных слов. Результаты моих опросов, вкупе с анализом личных документов, слегка приподняли завесу над процессами, происходившими в эротических отношениях, главным образом, молодежи мегаполиса{28}. Они, в частности, подтвердили, как и некоторые косвенные свидетельства — массовое распространение венерических заболеваний, усиление административного преследования женщин так называемого «легкого поведения», ужесточение негативного корпоративного мнения относительно педерастии, рост числа разводов, мотивированных супружеской изменой, и т. п. — интенсификацию противоборствующих тенденций в сексуальной этике на рубеже 70-х годов минувшего столетия. Наряду с этим стало очевидным: для того чтобы достоверно и обоснованно определить направленность этих трансформаций и их обусловленность, необходимо проводить регулярные репрезентативные опросы (и наблюдения) в разных географических регионах страны и социальных средах.

Обозревая эротическую сферу всего периода (30—60-е гг.) в целом, можно его охарактеризовать как наиболее бесцветный, противоречивый и в значительной мере «казарменный» в нравственной истории России XX века: на смену «дионисийству» 20-х годов пришла пора экспрессивной «евнуховидности». Нравственный «зонтик» скукожился, стал, по меньшей мере внешне, маловыразительным и безальтернативным, сам же Эрос сделался не только бескрылым, но и бесполым (характерный девиз эпохи: «женская грудь — это неприлично»). Расширялась откровенная экспансия государственных и партийных институтов в приватную жизнь человека. Она проявлялась в обязательном юридическом оформлении браков, дифференциации детей на «законных» и «незаконных», запрете абортов, негласном контроле за контрацептивами, ужесточением процедуры развода и т. д. Атеистическими методами внедрялись по сути ортодоксальные православные принципы: «девственность» как особый (высокий) стиль жизни, аморальность трансвестизма, юридическое преследование мужской педерастии и др. Больше того, любая научная «любознательность», стремление вскрыть реальную направленность трансформации сексуальных норм и практик вызывали, в лучшем случае, настороженность и глухие санкции со стороны правящих элит.

В то же время, надо признать, данная выше характеристика нравственной ситуации обща. При дифференцированном рассмотрении всего хронологического периода обнаруживаются значительные колебания принципов сексуальной этики (к примеру, между 30-ми и 60-ми гг.). По-видимому, они (эти принципы) оказались намного чувствительнее к изменениям, происходившим в приватной, нежели публичной сфере общества. Скажем, как ни покажется парадоксальным на первый взгляд, опросные свидетельства об эротических ориентациях и практиках молодых людей 60-х годов напоминают или даже порой тождественны поведению их сверстников сорокалетней давности (см.: опросы Гельмана, Ласса и Гуревича) и более пермиссивны относительно начала века (см.: опросы Фавра и Членова).

Глава 4

ЦЕННОСТНЫЕ ОРИЕНТАЦИИ И ФАКТОРЫ, СДЕРЖИВАЮЩИЕ ЮНОШЕЙ И ДЕВУШЕК ОТ НЕЛЕГИТИМНОЙ СЕКСУАЛЬНОСТИ (ПО МАТЕРИАЛАМ ОПРОСОВ 1965-1999 гг.)

Зафиксированное у студентов в середине 60-х годов разнообразие ориентаций на принципиальную возможность нелегитимных сексуальных практик требовало проверки на воспроизводимость. Для того чтобы тенденции, обнаруженные в студенческой среде, представляющей собой, как известно, маргинальную социальную группу, могли интерпретироваться как эмпирическая закономерность, необходимо было расширить исследовательское поле, включив в него все слои населения Ленинграда (Санкт-Петербурга), а также, по возможности, и других регионов страны.

Для решения первой задачи через семь лет был проведен следующий опрос того же числа юношей и девушек, обучавшихся в тех же высших учебных заведениях (см.: Голод 1996). Ответы распределились следующим образом: оправдывали — 51%, высказались амбивалентно — 35% и осуждали — 14%. Появилось основание констатировать, во-первых, устойчивость соотношения удельного веса оценок, во-вторых, количественный рост оправдывающих и снижение — осуждающих. Процесс поливариантного конституирования себя как моральных субъектов раскрывается объемно благодаря «поясняющим» текстам, оставленным девушками в формализованном интервью. Вот некоторые из них. Студентка (1965 г.), осуждающая нелегитимный эротический опыт, излагает свою позицию лаконично, в духе христианской традиции: «Считаю, что для будущего мужа жена должна быть загадкой, чистой (выделено мною. — С. Г.), чем-то манящим, отсюда это (добрачные вагинальные контакты. — С. Г.) несвоевременно». И противоположное мироощущение (студентка 1972 г.): «Раньше я была против добрачных связей, сейчас, хотя и не состою в них, — оправдываю, так как не от регистрации брака зависит жизненное благополучие. А может, они (партнеры. — С. Г.) не подходят друг другу. Но это не означает, что необходимо быть распущенной».

Новые полевые материалы — опрос почти четырех тысяч студентов 18 вузов страны (1978 г.){29}, позволили уточнить некоторые аспекты обсуждаемой трансформации взглядов. Был, в частности, построен континуум на основании соотношения «оправдывания» к «осуждению» юридически незакрепленных сексуальных отношений{30}. Шкала приняла такой вид: у студентов Ленинграда, Киева, Краснодара и Владивостока оценка «оправдываю» преобладала над «осуждаю», паритет оценок отмечен у молодых людей, обучавшихся в институтах Калининграда и Грозного и, наконец, нелегитимную эротическую практику оправдывала только треть опрошенных в Ашхабаде и Тернополе. Решающую роль в таком раскладе мнений, вероятно, сыграла величина населенного пункта и различия в гендерном составе (к примеру, в Грозном подавляющее большинство респондентов — мужчины, тогда как в Тернополе — женщины).

Много позднее (1995 г.) третий — методически идентичный двум предыдущим — опрос петербургских студентов как будто поставил окончательную точку: принципиальное соотношение ориентаций осталось неизменным, вместе с тем к концу столетия подавляющее большинство молодых людей (независимо от пола) оправдывали возможность юридически не закрепленных сексуальных практик (около 70%) и минимум их осуждали (менее 5%). Другими словами, исходя из студенческих рефлексий, уместно говорить о ярко выраженной тенденции к переосмыслению христианского стереотипа, по меньшей мере рассматриваемым молодежным слоем.

Пойдем дальше и проясним следующий вопрос: присуща ли аналогичная эволюция нравственных принципов другим социальным стратам и регионам?

В 1994 году в рамках руководимого Б. М. Фирсовым проекта «Качество населения Санкт-Петербурга» в Санкт-Петербургском филиале Института социологии Российской Академии наук (СПб Ф ИС РАН) затрагивались и сюжеты, касающиеся экспрессивных отношений между полами{31}. Интересующий меня вопрос, к сожалению, нес двойную смысловую нагрузку: во-первых, выяснялось мнение о допустимости (недопустимости) сексуальных отношений до официальной регистрации брака, во-вторых, у тех, кто дал положительный ответ, уточнялся тип партнера, которому респондент отдавал предпочтение.

Оказалось: 7,5% петербуржцев (обоих полов) посчитали недопустимым такой опыт для мужчин, тогда как для женщин — 12,9%. В целом, как видно, немного людей склонны осуждать нелегитимные эротические союзы (кстати, количественно