Прощай, Германия - Николай Николаевич Прокудин

января — ожить, опохмелиться), примерно столько же вина и коньяка, а водки употребляется — тройная норма. Если слить горячительные напитки, выпитые за сутки в один водоём — наверняка получится приличное озеро!

Эти нехитрые вычисления Эдик производил на листе бумаги, сидя за столом в батальонной канцелярии, подсчитывал на спор с начальником штаба, доказывая тому, почему весь остальной год — триста шестьдесят четыре дня в Советском Союзе (за исключением номенклатурных спец. распределителей), пустые прилавки и повальный дефицит. Громобоев умножал в столбик количество населения и примерный расход продуктов исходя из рациона своего новогоднего стола, принимая его за среднестатистический показатель. Эти бессмысленные вычисления, делались, чтобы отвлечь от похмельных страданий майора Шершавникова, а также для поддержания разговора и ради пустого время провождения. Какой дурак будет работать второго января? Просто убивали время, курили, болтали.

Начальник штаба был ещё тот выпивоха, меры в питье абсолютно не знал и мог самостоятельно, за один присест употребить пусть не ведро водки, но отхлебнуть как минимум примерно четверть. И теперь майор, у которого «горели трубы» и массивный нос распух, словно слоновий хобот, а опохмелиться, и сбить головную боль и повышенное давление было нельзя (служба!), стоял второй час подряд у приоткрытой форточки, и охлаждал ноющий лоб о наледь на стекле, мечтая о банке прохладного и пенного пива.

Ох, тяжко было Ваське, в принципе не ему одному, полстраны мучились общей болью. Ну, а если второе января выпало как в этом году ещё и на понедельник, и передышка будет не скоро, аж в субботу, то Шершавников пребывал в настроении вдвойне пакостном, и ощущения испытывал крайне тягостные.

— И почему второе января не выходной день! Кто удумал заставить огромную страну имитировать работу? — бубнил, держась двумя руками за виски, Василий. — За что нам такое наказание? Нет бы, опохмелить население, подойти к людям с душой и по-хорошему. Эх, сейчас бы два-три стакана водочки скушать, с селёдочкой, да с солёным огурчиком, да под хрустящий груздочек! И запить рассолом!

— Не пробуждай желания! — нахмурился Громобоев.

— Какого хрена лысого, я должен сидеть в канцелярии и рассматривать ваши гнусные физиомордии…, — продолжил стонать Василий.

— Отвернись и не смотри, или закрой глаза и не гляди, — буркнул зампотех Изуверов. — Мне твоя рожа сегодня тоже не нравится, но я, же мирюсь с тем, что вынужден тебя опухшего и синюшного лицезреть.

— А не могу! Едва глаза закрываю — у меня всё в голове кружится и вертится, и я невольно начинаю терять равновесие. Это какая-то инквизиторская пытка. И какая же мерзкая сволочь и изуверская тварь придумала второго января выходить на службу.

— Не склоняй, пожалуйста, мою фамилию! — строго сказал зампотех и продолжил. — Это всё партия и правительство придумали, будь они не ладны, — пояснил Изуверов, встав рядом с приятелем-собутыльником и тоже приложившись лбом к холодному оконному стеклу. Глаза у зампотеха заплыли, и для обзора остались лишь тонкие щелочки. — Во всём виноваты гадкие замполиты! — Ехидный зампотех скосил глаза на Громобоева, но Эдик не захотел лишний раз открывать рот и парировать выпад, поэтому решил промолчать, тем более, что сам пытался отвлечься от мигрени, занимаясь дурацкими подсчетами.

— Ты тоже в этой партии, — буркнул Эдик после долгой паузы и погрозил кулаком.

— Я не по велению души, а волею обстоятельств! Для должности…

— Тогда сиди в клетке и не чирикай!

Начальник штаба в очередной раз схватил графин с водой, жадно отхлебнул половину и громко заорал:

— Дневальный!

Солдат примчался на зов и заглянул в канцелярию.

— Принеси ещё живой водицы!

Боец метнулся в умывальник и принёс полный графин. Васька снова хорошенько отхлебнул и приложил графин ко лбу.

— О, горе мне, горе! Зачем же я пил вчера с Изуверовым?!

— Мне тоже тяжело, но я ведь не выступаю, — продолжил беззлобно переругиваться зампотех, поняв, что замполита раздразнить не удастся. Изуверов обнял Шершавникова за плечи.

— Терпи! Я молчу как настоящий военный! Стойко переношу тяготы и лишения военной службы и тебе советую не бубнить. На мозги отрицательно действуешь. Сейчас посидим часик и рванём опохмеляться.

Громобоев слушал их речи, ехидно ухмыляясь и даже злорадствуя. Вчера он не усердствовал, ограничился, выпил в обед лишь несколько бокалов шампанского, а вечером бутылку сухого вина, потому был более менее свеж. Конечно, чувствовал себя не как огурчик, но терпимо.

— Смотри, какая противная и самодовольная морда у замполита, — произнес сердитым голосом Шершавников.

— Злорадствует, сволочь! — согласился с приятелем зампотех. — Дать бы ему в харю!

— Купил машину и ведет трезвый образ жизни. Васёк, да ведь он издевается над нами!

Эдуард скорчил им в ответ мерзкую рожу и ушёл из канцелярии. Капитан прошёлся по спальным помещениям, по каптеркам, вышел на мороз, подышал и обратно. Так в трезвости офицеры и промучились до обеда, в обед остограммились, осталось протянуть до ужина и бежать по домам, доедать салаты.

Громобоев от нечего делать и чтобы как-то занять себя, перебирал в шкафу бумажки, избавляясь от ненужного бумажного мусора.

— Эдик! Сгоняй в посёлок за пивом, — умоляюще пробубнил зампотех. — Я тебе ключи от своей «Волги» дам! Конец рабочего дня, скоро все магазины закроются — опоздаем!

— Я выпив не вожу авто и тебе, Женя, не советую!

— Разве ж это пили? Понюхали! А до Песков сегодня свободно и пост ГАИ не выставлен. Поверь мне, не заметут! Тебе тоже кружка-другая пива не повредит.

— Неохота, на дороге гололёд!

— Да если что, моя «тачка» крепкая, как танк, любое дерево снесет.

Действительно, его «Волга» двадцать первой модели была уже легендой, и своим бампером снесла уже не одно дерево в округе, а Женя регулярно выпрямлял затем, то крыло, то капот, то паял пробитый радиатор. Но зарок — не пить за рулём и не садиться за баранку поддатым — есть зарок, и Эдик вновь отказался и не поддался на мольбы зампотеха.

— Сам езжай!

— Я б поехал, да руки-ноги дрожат, — тяжко вздохнул Изуверов. — Боязно…

В этот момент взревела громкая сирена, и офицеры бросились к окну, чтобы взглянуть, что случилось в полку. Тревожное гудение в районе штаба быстро прекратилось. Сквозь заиндевелое стекло был виден заснеженный плац, как в новогодней сказке: тишина, полное безветрие и медленно падали крупные снежинки.

— Это что за чертовщина? На пожар не похоже! — воскликнул зампотех, вглядываясь в сумерки. — Не видно ни хрена! Не люблю зиму — больно короткое светлое время! Всего лишь шесть вечера, а за «бортом» тьма, хоть глаз выколи.

Внезапно на плац въехала машина с зажжёнными фарами и мигалкой.

— Ну вот, милиция за кем-то прибыла, — изумился