Над бездной - Вольфганг Хольбайн

— И что же ты теперь собираешься делать? Рассказать им то, что тебе стало известно?

— Нет, — ответил Андрей. — Я только хотел знать, с кем имею дело.

— В таком случае у тебя дела идут лучше, чем у меня, — сказал Серж. — Коль скоро мы это выяснили, Деляну, почему бы тебе не рассказать нам, кто ты такой и что за дела у тебя с бандитами, которые сожгли постоялый двор.

Андрей внимательно посмотрел на Фредерика. Мальчик спал, он все еще не пришел в себя. Его руки непрерывно двигались, и время от времени он тихо постанывал. Если бы речь шла только о нем самом, Андрей бы встал и покинул мнимых братьев. Но дело не только в нем. Хотя ему было чрезвычайно неприятно признаваться в этом, он нуждался в их помощи.

Деляну с трудом оторвал взгляд от спящего ребенка, коротко взглянул на Сержа, потом пристально посмотрел на Крушу и тихим твердым голосом начал рассказ.

Андрей плыл ровными мощными взмахами сквозь приливную волну. Вода была такой, что он не мог унять озноба, и холод, вместо того чтобы освежать, только убавлял его силы. Несмотря на это, Деляну плыл не к берегу, а в открытое море.

Ныряя, он старался не больше минуты оставаться под водой, так как не особенно доверял братьям и не хотел упускать из виду Фредерика. Мальчик плескался у самого берега, а Серж ожидал возвращения своего брата. Андрей был уверен, что мнимый фокусник следит за ними.

С тех пор как они заключили вынужденный союз, прошли две ночи и один день. Хотя Серж ничего не высказывал вслух, не нужно было особой наблюдательности, чтобы почувствовать, что он не доверяет им. Два его брата мертвы, сам он тяжело ранен, в то время как Андрей почти невредимым вышел из огня, отделавшись потерей волос и бровей. Такая выносливость вызывала подозрение, особенно когда все остальные тяжело пострадали. Андрей и сам не понимал, почему на нем и на Фредерике так быстро зажили ожоги и раны уже затягивались новой, нежно-розовой кожей.

Он снова вынырнул на поверхность, сделал глубокий вдох и осмотрелся. Увидев, как далеко заплыл, он даже немного испугался. Пора было отправляться в обратный путь.

Андрей внимательно вглядывался в берег, одновременно пытаясь согласовать свои движения с ритмом прилива, чтобы поскорее достигнуть цели. Это было нелегко, его организм еще не восстановился, — удивительно, как он вообще смог уже на следующий день плавать. Понятно недоверие Сержа, с которым тот относился к такому чудесному выздоровлению.

До сих пор Андрей воспринимал необыкновенную способность своего организма шутя справляться со всяческими травмами и ранениями как подарок Бога. Но теперь он не был совершенно уверен, откуда у него этот дар.

Он нашел Фредерика у берега, там же, где оставил его. Мальчик был восхищен морем, но плавать не умел, как, впрочем, и сам Андрей в этом возрасте.

Сержа, напротив, не было. Андрей оглядел побережье, но нигде его не нашел. Это встревожило Деляну. Травмы Сержа были тяжелее, чем казалось на первый взгляд. У него был жар, и если гордость не позволяла ему поддаваться болезни, то невыносимые муки скрыть все равно было нельзя. Андрей понимал, что союз с братьями рассчитан ровно на столько времени, сколько он будет полезен другой стороне — и ни минутой дольше. Он чувствовал вину перед этими лицедеями за то, что произошло с ними на постоялом дворе. Если еще один из них умрет от ранений, то для Деляну это будет равносильно очередному совершенному им убийству.

Ну почему все так сложно? Михаил Надасду научил его многому, и тем не менее с каждым часом Андрей все яснее понимал, что, в сущности, очень мало знает о жизни. Время, которое он провел в добровольной изоляции, с Радой, было, безусловно, самой счастливой порой его жизни, и все же эта изоляция все больше и больше оказывалась проклятием. Он не знал ничего о мире, ничего о жизни и, прежде всего, ничего о людях. За исключением Рады, он ни с кем не имел более тесных контактов, чем было необходимо для покупки мяса, мешка муки или отреза ткани. Он просто не знал, насколько может доверять Сержу и его брату и может ли доверять вообще.

Андрей выбрался на берег и, пошатываясь, сделал несколько шагов. Его сердце билось учащенно. В воде он замерз до мозга костей, и теперь дрожь пронизывала все его тело. По-видимому, нужно еще хотя бы несколько дней, чтобы восстановить силы.

Дней, которых у него не было.

— Андрей!

Фредерик спешил к нему размашистым шагом. Из-под его босых ног летела вода, и впервые Андрей видел улыбку на его лице. Если бы не облысевшая голова и не обгоревшие брови и ресницы, можно было и не вспомнить про страшные минуты в объятом пожаром доме. Мальчик оживленно размахивал руками и последние метры пробежал, комично припрыгивая. Резвый ребенок, наслаждающийся счастливыми минутами и не думающий о будущем. Андрей почувствовал вдруг острую зависть к его детской непосредственности, которую сам он утратил навсегда.

— Я уже волновался, — сказал Фредерик, улыбаясь. — Тебя долго не было.

— Ты подумал, что я утонул? — Андрей присел и, смеясь, брызнул на Фредерика водой. — Слишком рано обрадовался! Я прекрасно плаваю!

Мальчик отскочил, хихикая, и закрылся руками. Андрей продолжал брызгать на него. Фредерик сделал два неловких шага назад, споткнулся и упал на песок.

Андрей был счастлив. Он повалился на Фредерика, обхватил его, и они, смеясь и брызгая друг на друга, затеяли веселую борьбу. Все заботы отступили, — у него было такое чувство, как будто ему передается часть юношеской силы и энергии. Андрей понимал, что это самообман, но это был сладкий обман, краткий и драгоценный миг счастья, на который он, возможно, не имел права, но который тем не менее был благотворен.

Наконец они перестали барахтаться и, тяжело дыша, улеглись на песке. Андрей, жмурясь, смотрел на яркий утренний свет, и даже острая боль в глазах от прямых солнечных стрел в этой ситуации была чуть ли не подарком. Боль означала жизнь. Может быть, именно боль и есть то единственное, что действительно отличает жизнь от смерти.

— Почему я не умею плавать, как ты? — спросил Фредерик.

Андрей поднялся на локтях и вытер мокрое лицо.

— Думаю, потому, что ты никогда не учился, — ответил Андрей. — Такое объяснение подходит?

— А когда ты научился? — не унимался Фредерик.

Миг непрочного счастья оборвался. В памяти всплыла давняя картина. Он, тогда совсем еще мальчишка, дрожа от страха, стоит в лодке посреди озера, а ухмыляющийся Михаил, сидя на веслах, бросает лодку из стороны в сторону с единственной целью — вывести его, Андрея, из равновесия.

— Один… хороший друг научил меня, — ответил он не без колебаний.

Абсурдная зависть к Фредерику превратилась в его душе в не менее абсурдную злобу: мальчик, сам того не подозревая, своим невинным вопросом разрушил сладостный миг, вернув Андрея к воспоминаниям далекого детства. Правда, Деляну тут же почувствовал угрызения совести, и ему стало неловко. Какой-то заколдованный круг — дурацкий, нелепый, мучительный.