Чудовищная сделка - Надежда Олешкевич

Я сосредоточенно вспоминала события сегодняшнего дня. Но едва посмотрела на свое отражение, как снова погрузилась в прошлое.

Лагерь. Военный. Мое стремление во что бы то ни стало отыскать Лена и рассказать ему о своем волнительном положении. Уверенность в ошибке отца. Стойкое понимание, что жених не сбежал на войну прямо перед нашей свадьбой. Я верила ему. Надеялась, что произошла грубая ошибка, так как он не мог уйти, не попрощавшись. Ходжес не такой. Он лучший! Самый восхитительный и замечательный мужчина на всем белом свете, который просто не успел мне все объяснить.

Помнится, я отправилась за ним сразу же, как поговорила с родителями. Папа с сочувствием пояснил, что мы с Леном не пара, потом дополнил все известием о его побеге и записке, в которой любимый отказывался от предстоящей свадьбы. Но разве такое возможно? Да, почерк его, однако… Нет, подделка! Определенно в нее был заложен другой смысл. Иное значение слов. Присутствовал скрытый подтекст - нужно лишь отыскать.

Я взяла свои драгоценности, собрала вещи и села на ближайшую почтовую карету. Долго добиралась. Мысленно готовилась к предстоящему разговору, подбирала слова, искала более красивые обороты.

Преисполненная надежд. Совсем юная. Взирающая на мир через окно своего воспитания и веры, что все вокруг столь же благочестивы, как и мои родители.

Но стоило добраться до лагеря, разбитого у самой границы Опина, как меня даже не пропустили внутрь. Нельзя, сказали постовые. Женщинам здесь быть не положено, затем добавили они.

Первый отказ. Страшное потрясение.

Как?! Как посмели меня, саму Эливар, не пропустить?!

Однако я быстро одумалась. Не стала устраивать скандал, решила пойти разумным путем и добилась встречи с их командиром.

Была уверена в его благородстве и понимании. Надеялась на сострадание, собиралась воззвать к чести и намекнуть о состоятельности моей семьи - он-то должен о ней знать. Не то что эти неотесанные грубияны.

К тому же у меня еще имелись украшения, припасенные на обратный путь. Они мне не понадобятся - ведь стоит Лену со мной увидеться, как он позаботится обо мне и решит все сопутствующие проблемы.

Однако реальность оказалась более грубой. Грязной. Даже не припорошенной нормами морали.

Низкой!

Срывающей вуаль, что закрывала меня от внешнего мира.

Настолько неприятной, что следующего утра не настало. Я словно умерла. Похоронила себя в той комнате со скрипящими половицами, в полном беспамятстве, лишенная даже последних украшений, а после кое-как добралась до Норс-Уэльса и долго смотрела на свой дом издалека.

В голове же продолжал звучать треск ткани. Белозубая улыбка командира того лагеря мерещилась повсюду. На теле ощущались чужие руки. Срывающий голос крик…

Я перевела отрешенный взгляд на протянутый кубок вина. Смутно вспомнила, что сейчас другое время, что на моей руке теперь есть метка, что позади столько сложностей, связанных с беременностью, с восстановлением репутации, с неприятием общества распутной девушки и с моим пониманием, что там, среди высокородных и благочестивых, я больше никому не нужна.

Я взяла кубок. Пригубила. Подняла глаза на стоявшего напротив меня мужчину, который решил унизить женщину лишь известным ему путем. Бросить на постель, подчинить своей воле, этим незатейливым поступком указать ей место. Внизу. Под ним. Никак иначе!

Треск ткани еще отголосками звучал в ушах. Я невольно примерила на себя шкуру той Шанри и… не испугалась. Внутри вновь образовалась пустыня. Стало серо, уныло. Появилось ощущение безысходности и невозможности выбраться из западни.

«Ты сильная, ты справишься», - приглушенно нашептывал разум, однако воспоминания говорили об обратном.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Если не сопротивляться, то будет не больно. Нужно лишь потерпеть. Возможно, стоит выпить еще вина, и тогда…

Мужчина коснулся моего плеча, закинул волосы назад. Он забрал маску, которую я продолжала держать во второй руке и отбросил ее в сторону. Приблизился. Вновь окутал меня запахом дорогого табака и придавил уверенностью в собственной правоте.

- Не н-надо, - все же отступила я, еще надеясь на лучший исход.

Искала в себе стержень, пыталась сжать кулаки. Должна была вспомнить о данном себе обещании, что ни один мужчина больше не посмеет меня обидеть, однако сейчас растеряла весь запал.

Слишком похожая обстановка. Уж очень давящее ощущение безысходности, вернувшееся из глубинной памяти. Те события вообще не должны были всплыть. Им не место в моей жизни. Нужно немедленно убедить себя, что того надругательства над моим телом… не случилось, а слова, что Лен обо всем знал, что сам предложил так поступить, что ему плевать на меня, не прозвучали в той комнате.

Я это придумала...

- Трясешься, как осиновый лист, - нахальный шепот на ухо.

Лорд, имя которого я не попыталась узнать, обошел меня. Остановился сзади. Завязки ослабли. По плечу скользнул холод, а дальше последовал жалящий поцелуй.

- Такая отважная в кругу, среди жаждущих крови мужчин, - словно насмехался он, подбираясь к моей шее.

Меня будто парализовало. Я старалась не дышать, смотрела лишь на темную жидкость в своем кубке и раз за разом пыталась ухватиться за что-то прочное в моей голове - какое-нибудь убеждение, мысль, событие. Чтобы потянуть, как за спасительную веревку. Ведь нужно выплыть. Следует выбраться из трясины болезненных воспоминаний и дать отпор.

Дать отпор…

Нужно дать отпор!

Я сорвалась и снова вспомнила, как блестели глаза командира из военного лагеря. Насколько было мерзко. Какими он осыпал меня грубыми словами.

Собственный вопль. Слезы. И смех за дверью…

- Он там, - наклонившись ко мне, заявил названный лорд Опимар, к которому я с трудом добилась встречи. - Если я позволю, то сейчас Ходжес к нам присоединиться. Хочешь? Судя по рассказам, ты уже пустила его себе под юбку.

Боль, отчаяние. Его огромная тень на потолке. И зубы, белые зубы.

Вино выплеснулось из кубка, стоило пропустить через себя самый страшный момент, и осталось темным пятном на зеленом мешковатом платье. Я опустила голову и увидела мужские ладони на талии, которые медленно пробирались вверх. Еще один жалящий поцелуй в плечо. Омерзительное ощущение, что скоро начнется очень неприятная и унизительная часть. А также моя поразительная беспомощность.