Истории, нашёптанные Севером - Микаэль Берглунд

и официальным документам можно проследить, как число конфликтов растет параллельно с количеством переселенцев. Разногласия возникают между теми, кого переселили, и теми, кто даже не знал о том, что пастбища теперь придется делить с другими оленеводами. Уже в 1922 году Ведомство по делам лопарей заявляет, что «дислокация привела к неурядицам и неразберихе, поскольку методы оленеводства каресуандских лопарей значительно отличаются от исконных северных».

Имя Йоуна также встречается в письме, где он благодарит власти за компенсацию переезда. Однако, по словам самого Йоуны, ничего подобного он не писал, потому что денег так и не увидел. «Это дело рук фогта, он выразил благодарность самому себе. Кто-то просто подписал письмо моим именем».

Найдутся ли со временем другие документы, подписанные именами переселенцев, о которых они даже не знают?

Новая конвенция об оленеводстве вступила в силу в 1923 году. Начались большие переселения, острова и полуострова у побережья Атлантики опустели. Власти торопились поскорее переселить всех саамов. Ведомство по делам лопарей не только активно переселяло людей, но заявляло, что народ идет на это добровольно. Чиновники «обрабатывали лопарей». Все заявления о переселении практически идентичны: совпадают формулировки и почерк, отличаются только имена и подписи. В своих лекциях о принудительном переселении саамов историк Юханнес Мараинен подчеркивает, что писать умели единицы, а члены их семей «даже не подозревали, какую бумагу они только что подписали».

Ведомство по делам лопарей также приняло решение выплачивать переселенцам компенсацию в размере от 300 до 500 крон. Те, кто уже успел переехать, получат ее задним числом.

В саамских вежах на севере растет беспокойство, оно пропитывает покрывала, хворост и asttáhat (кочергу) для углей. Кого заставят уехать? Кому разрешат остаться? Теперь люди знают, что решение окончательное и вернуться им не позволят. Уходя, они благодарят родные места. Произносят hivás de ealli ja jámet: «прощайте, живые и мертвые». Отдают все, что не могут взять с собой.

Власти отправляют списки имен пасторам, которые вычеркивают их из церковных книг на севере, и передают сведения о них церквям на юге. В 1923 году переселенцев регистрируют в обозначенных ведомством местах в Норрботтене. В ту весну принудительному переселению подверглись приблизительно 120 человек вместе со своими стадами. Некоторым из них пришлось преодолеть около 600 километров.

Goahtoeanan, báze dearván

Прощай, моя земля

Апрель 1923, Dillá-muore (бабушка Дилла). Маргарета Утси

Время от времени Дилла ослабляет пояс. Снять его полностью не получится — тогда будет задувать холодный весенний ветер. Можно подвязать чуть выше или ниже живота. Шуба широкая, ее пока хватает. Дилла никогда не отличалась миниатюрностью, но после рождения первых детей тело возвращалось в форму. Теперь все по-другому. Юпа, которую она носила во времена знакомства с Михкелем Биера, уже давно перешита. Это не так важно— Дилла уже смирилась со своим внешним видом. Но ей по-прежнему не хватает чувства легкости и сил идти по снегу — когда в него проваливаются ноги, Дилла думает о ребенке, которого носит под сердцем. Может, на этот раз будет девочка? Малышка после семи сыновей. А может, еще один мальчик, который будет заниматься оленями.

Между их с Михкелем старшим сыном и будущим ребенком — 17 лет разницы. Все дети рождались у Диллы словно по часам, раз в два года. Младшие уже ездят на запряженных оленями кережах, а двое старших помогают отцу в лесу. С момента отъезда семьи с севера дети идут за стадом на лыжах.

Вслед за оленями по заснеженным горам катятся 16 кереж. Их путь на юг начался еще в феврале, после праздника gintalbeaivi (Сретения Господня), а сейчас на дворе уже апрель. Ранним утром семья продвигается вперед, а когда солнце стоит высоко — отдыхает. Кажется, они уже почти пришли.

Спустившись со склона, они видят широкую полосу замерзшего озера, окруженного горами. На востоке виднеются вершины. Кережи лавируют между образовавшимися проталинами. Биеттэ, старший сын Диллы, начал заниматься гоном оленей с тех пор, как они уехали из Неарвы. Он обводит взглядом плоский ландшафт. «Похоже на весенний рай. Проруби и проталины… Ничего прекраснее я не видал». Дилла тоже впервые оказалась на таких хороших пастбищах. Как только семья останавливается, олени начинают копать. За время пути стадо постигла лишь одна беда — как-то ночью волк утащил шесть животных. Одна из самок принадлежала Михкелю. Не заметь батрак Ола дикого зверя вовремя, тот загрыз бы больше оленей. По словам охотника на куропаток, которого семья встретила на одной из горных стоянок, это был старый волк из Дуиби. Хорошо, что он не успел распугать все стадо.

Старшие обсуждают, не остаться ли им здесь на Пасху, чтобы олени могли как следует насытиться? Впереди и позади них на приличном расстоянии друг от друга движутся другие семьи: Валхку, Хейкас Лассе, Балухат. Пока они не знают, придет ли кто-то из оленеводов на те же земли.

Зимой Биеттэ вместе с отцом участвовал во встрече в Каресуандо — фогт по делам лопарей собрал жителей в здании районного суда, который размещался в срубе неподалеку от церкви. Туда пришли почти все предводители местного сийда (сообщества) в оленьих шубах. На стенах помещения проступала влага, воздух был холодным. На встрече присутствовал Хольм, получивший прозвище sundi (судья), — фогт со светлыми глазами и усами, в суконном двубортном пальто. Он вел себя как король, хотя об оленеводстве Хольм знал только из книг. «Были приняты жесткие решения — нам зачитали список тех, кто подлежал переселению. Среди других я услышал имя isá». Люди вокруг Биеттэ начали говорить, что никуда не поедут. Но если у них заберут землю, куда им деваться? Некоторые, сжав губы, смотрели в одну точку. Фогт снова заговорил по-шведски. Позже Биеттэ осознал сказанное Хольмом: «Нам велено переехать. Это единственный вариант».

Когда они вышли на улицу, уже стемнело. Виднелся только свет из немногочисленных окон деревянных домишек по обе стороны реки, часть деревни оказалась на территории Финляндии, всего в сотне метров отсюда. Слухи о встрече разлетелись мгновенно — во всех вежах и хлебнях только об этом и говорили. Знает ли кто-то страну, в которую их отправляют?