К дзену на шпильках. Как создать новую жизнь и дело мечты с нуля - Елизавета Бабанова

Мама обнимает меня и тихо говорит: «Ну и хорошо. Отдохнешь один год дома, поучишься здесь, а потом мы что-нибудь придумаем».

Но я не хочу ничего придумывать!

Вот мое приглашение, вот моя стипендия, почему, почему этот человек решил, что я не могу там учиться?

Я в отчаянии. Это гораздо, гораздо хуже, чем остаться без денег, как случилось со мной год назад. Деньги можно найти. Но вот как повлиять на получение визы? Это вообще не в наших руках.

Мы возвращаемся в Иваново, и меня охватывает чувство поражения и страха. Три года, которые были лишь подготовкой к SMU, ничего не значили.

Всю дорогу я оплакивала свою мечту. А когда мы приехали домой, тут же написала Линде и Джорджу об отказе, чтобы предупредить их, что я не вернусь. На следующий день Линда предложила идею: приехать в колледж Наварро еще на один год. И она была готова написать ходатайство в посольство. Это был мой единственный шанс вернуться в США, но третий год в двухгодичном колледже? Это же какой-то позор.

Конечно, некоторые там учатся и по четыре, и по пять лет, постепенно набирая часы для диплома, но я за два года все успела. И еще один год в Наварро казался мне страшной потерей времени. Но Линда, чтобы у меня был какой-то стимул, предложила мне получить еще один диплом по английскому языку. И когда я прикинула все «за» и «против» Иваново и Корсиканы, я решила попробовать ее вариант.

Мне назначили новое собеседование в день моего рождения. Мы снова приехали в Москву, уже на поезде, и, как только открылось метро, поехали в храм Вознесения Господня. Мы успели на утреннюю молитву, а после мама нашла батюшку и попросила его меня благословить. Он спросил у нас, куда я еду. «Если дадут визу, то в Америку», – ответила я ему.

Мы поехали в посольство и снова повторили уже знакомую нам процедуру. На этот раз интервью было быстрым. У меня попросили документы, посмотрели их несколько секунд и попросили вернуться после обеда за готовой визой.

Через неделю я снова приехала в Наварро. В стране был кризис, поэтому спонсорская помощь была на нуле. Я больше не могла позволить себе жизнь на кампусе, поэтому по приезде нашла самое дешевое жилье: квартиру с маленькой гостиной и тремя спальнями, в которую я въехала вместе с пятью африканками. Это была ужасная дыра, граничащая с гетто, но зато стоило она всего $100 в месяц.

С работой на кампусе по-прежнему было туго. Но мне надо было найти денег, и я не останавливалась в своих попытках. Спустя неделю поисков директор ТВ-студии колледжа предложил мне техническую должность на нашем кабельном канале. Единственное условие, которое меня попросили выполнить, – взять хотя бы один курс в департаменте коммуникаций.

Я загрузила себя классами по писательству и литературе. А в «Отделе коммуникаций», мне, по большому счету, делать было нечего. Я выбрала курс «Radio and TV production». Его обещали как прикладной курс, где мы научимся азам создания программ.

В продакшн-классе было всего 6 человек, и у нас была задача создать новостную программу о жизни колледжа и выпускать ее в эфир раз в неделю на нашем кабельном телевидении. Пятеро из нас были иностранцами, и все, кроме меня, мечтали о карьере на ТВ. Я училась неохотно, но хорошо – мне все еще были важны оценки. Сначала мы прошли теорию, а через месяц пришло время практики. Класс превратили в продакшн-бригаду, и нас самих попросили распределить роли. Кто-то хотел писать тексты для программы (не я, я уже и так была завалена эссе на курсах по писательству), кто-то хотел осваивать работу видеооператора (не я), кто-то хотел в будущем быть продюсером и организовывать весь этот процесс (не я). Ничего из того, что предлагалось, меня не увлекало. Я собиралась работать в корпорации, а не на радио или телевидении.

Поэтому я выбрала то, что:

А) требовало меньше всего обучения и подготовки;

б) никто не хотел делать.

Я стала ведущей программы только потому, что моя единственная задача была читать с экрана новостную ленту. Никакой подготовки и домашней работы. Оказалось, что все боялись экрана и хотели работать за ним, и, когда я согласилась принести себя в жертву группе, все испытали огромное облегчение.

И весь год, пока я читала новостную ленту, я была уверена, что просто зарабатываю себе на жизнь. Но только когда я получу новый диплом, я осознаю, что этот курс сделал для меня. Во-первых, он научил не бояться камеры. Я начала естественно улыбаться и не комплексовать перед человеком за черным экраном. Курс научил меня говорить в маленькое окошко, силой мысли визуализируя аудиторию, которая находится по ту сторону экрана. Я научилась гораздо лучше говорить, делая паузы и расставляя акценты. А главное, я научилась соединяться с аудиторией, которую даже не вижу.

Пока я этого не знаю, но это все даст мне грандиозную фору в будущем.

Но тогда я всего этого не знала. Я воспринимала новые классы и новую работу не как возможность, а как откат. Из-за этого меня впервые охватила депрессия. Я плохо понимала этот термин, зато хорошо понимала, кем я себя чувствую. Лузером – вот кем. Я винила себя за глупость и наивность, что не подстраховалась с поступлением в другие вузы. Что сделала всю ставку на SMU. С другой стороны, я понимала, что эта ошибка, которая теперь стоила мне года жизни, была связана исключительно с деньгами. Каждая подача документов выходила больше, чем в $100, которых у меня тогда просто не было. И вроде бы можно было считать это оправданием, но нет. Я смотрела на детей из более состоятельных семей и комплексовала еще больше. Каждый день меня охватывала жалость к себе, и я чувствовала себя жертвой обстоятельств. Я ненавидела это состояние, но не могла его поменять.

В студенческом гетто я познала дно американской жизни. Три-четыре раза в неделю я питалась на бесплатных мероприятиях колледжа, чтобы сэкономить на обеде или ужине. Я ничего себе не позволяла и все, что зарабатывала, откладывала на новый цикл поступлений. Теперь я уже планировала подавать документы сразу в несколько университетов.

В особенно плохие моменты меня охватывало чувство беспомощности. Я не могла работать больше, чем позволяла мне виза. Совесть не позволяла и дальше обращаться к людям, которые и так уже много для меня сделали. Мама и так отдавала мне все свои накопления, отказывая себе во всем, как и я.