Правда и ложь о русской водке. АнтиПохлебкин - Борис Родионов

Вся литература, посвященная истории возникновения крепких дистиллятов в Англии и Шотландии, отмечает, что виски первоначально возник в Шотландии в 1494 году [36] , джин – вообще изначально голландский напиток, изобретенный в XVII веке и позднее перенятый англичанами в 1680-е годы [37] .

Первое документально зафиксированное упоминание о немецком «брантвайне» датировано 1437 годом [38] .

Так или иначе, если оставаться в рамках общепринятых тенденций, то надо искать документ, в котором впервые зафиксирован факт производства и потребления (производство, конечно, важнее, потреблять можно и привозные напитки) крепких спиртных напитков методом дистилляции на территории средневековой Руси. В. В. Похлебкин приводит такую дату: «1506 год – шведский источник сообщает, что шведы вывезли из Москвы особый напиток, называемый "горящим вином"» (стр. 90/46). Ни указания на источник, ни самого текста, однако же, не приводится. Серьезные сомнения по этому поводу невольно внес большой поклонник творчества В. В. Похлебкина Игорь Шумейко. В своей книге «10 мифов о русской водке» [39] он пишет:

...

Есть наш торговый договор 1505 года со Швецией. Были корабли с товарами из России. Какими? Данных нет. Но в Швеции о ту пору был соляной налог. Сохранились списки уплаты налога, а следовательно, и количества потребляемой соли каждой деревней и даже КАЖДОЙ семьей. И вот в интересующий нас год зафиксирован резкий скачок потребления соли. Тонкий анализ, достойный лучшего детектива, и шведские ученые признают, что подобное резкое увеличение может коррелировать только с резким изменением их «шведского» стола. Соленое мясо, рыба, сало, овощи и т. д. Узнаете? Полный закусочный ассортимент! И самые серьезные исследования подтвердили: такое резкое и значительное изменение национальной кухни могло означать ТОЛЬКО ОДНО. И факт продажи русской водки был признан шведскими учеными.

Очевидно, что И. Шумейко полностью пересказывает аргументы В. В. Похлебкина, включая «признание» безымянных «шведских ученых». Правда, с одним важным уточнением: оказывается, нет документа, в котором прямо говорится о том, «что шведы вывезли из Москвы особый напиток, называемый "горящим вином"», а есть сообщение шведского источника о резком увеличении потребления соли.

Что же касается вывода И. Шумейко о непреложной связи между появлением водки и увеличением потребления соли, то, согласитесь, думающий человек не может принять его безоговорочно. Это сколько же надо было завезти русского горячительного, чтобы хватило на всю Швецию! Это как же должны на него накинуться ВСЕ шведы, чтобы это отразилось на статистике! И с какой скоростью должно было это произойти, чтобы в 1505 году водку завезли – и в этом же году статистика зафиксировала всплеск потребления соли!

Так не бывает. Даже сам В. В. Похлебкин, приводя этот пример с солью (стр. 131/68), далеко не столь категоричен, как его последователь. И пусть никого не смущает разница в датах. В. В. Похлебкин сам путается, называя то 1506, то 1505 год. Вот, пожалуйста: «1505 год. Впервые отмечены факты экспорта русской водки в соседние страны (Швецию, Чудскую землю Эстонию, в земли Ливонского ордена)» (стр. 200/105). Так какую же дату считать первым упоминанием?

В то же время существует документ, четко датируемый 1517 годом, который В. В. Похлебкин не приводит. А между тем в нем четко зафиксировано и производство, и потребление напитка, изготовленного методом перегонки. Именно в этом году вышло первое издание «Трактата о двух Сарматиях», в котором автор, польский историк и географ Матвей Меховский, пишет, что жители Московии «часто употребляют горячительные пряности или перегоняют их в спирт, например мед и другое. Так, из овса они делают жгучую жидкость, или спирт, и пьют, чтобы спастись от озноба и холода» [40] .

Правда, Матвей Меховский никогда сам не был в Московии и в других русских княжествах, все свои описания он делал с чужих слов, и к его свидетельству следовало бы отнестись с достаточной долей осторожности. Но именно в 1517 году Московское княжество посетил с посольской миссией Сигизмунд Герберштейн, который подробно описал свое путешествие в изданной в 1549 году книге «Записки о Московии» [41] : «В рыбные дни мне привозили забитую рыбу и много больших копченых на воздухе без соли осетров; еще графинчик с водкой (в оригинале "pranndt Wein"), которую они всегда пьют за столом перед обедом». И еще: «Наконец стольники вышли за кушаньем [снова не оказав никакой чести государю] и принесли водку (в оригинале "aqua vitae"), которую они всегда пьют в начале обеда…»

Немецкий термин «pranndt Wein» и латинский – «aqua vitae» (оставим на совести переводчика употребление слова «водка») совершенно однозначно указывают на то, что во время путешествия автора в 1517 году продукты перегонки спиртосодержащего сырья в Московии уже были в повседневном обиходе. Разница между 1506 и 1517 годом в историческом плане несущественна, поэтому, не оспаривая приведенных В. В. Похлебкиным данных, согласимся, что этот период может быть принят за «фиксированную первоначальную дату» начала русского винокурения.

Чем же не устроила В. В. Похлебкина им же самим приведенная дата – 1506 год? Если отбросить подозрение, что при таком подходе исследование теряло научную солидность, сократившись минимум вполовину (примерно столько приходится на исторические изыскания), остается предположить, что автором двигал азарт неудовлетворенного исследователя. Все понимают, что первое упоминание о производимом напитке на самом деле – дата условная. Естественно, что производство его начиналось раньше. В. В. Похлебкина, видимо, эта условность не устраивала, и он решил установить более точную дату на основе анализа всей совокупности исторических данных, имеющихся в нашем распоряжении.

В таком решении нет ничего предосудительного, более того, именно такой подход во многих случаях доминирует в исторической науке и позволяет с той или иной степенью достоверности заполнить белые пятна в отсутствие неопровержимых доказательств.

Сразу оговорюсь, что «установленный» В. В. Похлебкиным период возникновения русского винокурения во второй половине XV века не вызывает у меня внутреннего отторжения. Вполне возможно, что так оно и было. Я лишь показываю несостоятельность и недопустимость в научном исследовании используемых им методов и подходов. У В. В. Похлебкина сплошь и рядом первоначально осторожные предположения незаметно переходят в разряд абсолютно доказанных без достаточных на то оснований. И речь в его исследовании идет не о версии, а якобы о научном факте.

Каким же образом В. В. Похлебкин устанавливает период возникновения винокурения в нашей стране? В этом отношении он дает ясный и понятный критерий, являющийся краеугольным камнем его методологии:

...

Существует, один крайне важный признак, являющийся своеобразным точным сигналом, свидетельствующим о наличии винокурения в любой стране как более или менее налаженного и регулярного производства. Этот признак – резкое изменение налоговой политики, налоговой системы в результате введения нового фискального фактора: винной монополии, охватывающей, как правило, и производство, и сбыт хлебного вина.