Правда и ложь о русской водке. АнтиПохлебкин - Борис Родионов

Именно хлебное вино, поскольку его изготовление базируется на таком мериле стоимости, как хлеб, зерно, лежащем в основе экономики любого средневекового феодального государства, сразу же по возникновении становится объектом пристального внимания со стороны государства и главнейшим предметом государственной монополии. Тем более это должно было произойти в русском феодальном государстве с его ярко выраженным земледельческим характером хозяйства, с его зерновым направлением в земледелии. В то же время не только сырье для водки, но и сам результат водочного производства, сама водка, как только ее начинают производить и выставлять на рынок, моментально выступает в качестве концентрированного, более портативного и более ценного, компактного выражения зерновой, хлебной стоимости, и внимание к ней не только органов государственного фиска, но и частных производителей и торговцев максимально возрастает.

Все это, вместе взятое, дает возможность буквально с точностью до года и месяца определить начало создания винокурения по дате введения винной монополии (стр. 65/33).

Но чуть далее автор признает:

...

Итак, по В. В. Похлебкину главным признаком создания винокурения является факт установления винной монополии. Если принять этот тезис, то придется признать, что практически во всех странах Европы производство крепких спиртных напитков методом дистилляции (а дистилляция, собственно, и есть винокурение) так и не возникло, так как в этих странах никогда и ни в каком виде не существовало государственной винной монополии. Исключением является Швейцария, в которой частичная монополия (она не распространялась на крепкие напитки, изготовленные из плодово-ягодного сырья) была введена с 1887 года [42] .

Абсурдность такого подхода применительно к странам, имеющим общепризнанно древнюю культуру изготовления своих национальных крепких напитков из самого различного, в том числе из зернового, сырья, очевидна.

Но особенно нагляден пример Польши. Работа, проведенная в польских архивах, показала, что развитие винокурения в наших странах происходило практически одновременно. Роднило наши народы не только общее славянское происхождение, но и территориальная близость и общность сырьевой базы винокурения. Однако в Польше, в отличие от России, сохранилось гораздо больше архивных документов, и для установления периода возникновения винокурения не приходится прибегать к сложным экономическим, социально-психологическим и технологическим исследованиям. Изучение архивных материалов дает четкие документальные основания для обозначения периода начала польского винокурения не позднее чем с 1450-х годов [43] .

Но вот ведь какая незадача: в Польше никогда не было и не могло быть винной монополии. Дело в том, что Польша на протяжении всей своей истории (исключая новейшую) не была сильным централизованным государством. Мало того что короли в ней избирались, но и власть их была серьезно ограниченна. Шляхетские вольности были неотъемлемой частью этого своеобразного государства, и посягать на них было настолько опасно, что когда в 1795 году большая часть Польши вошла в состав Российской империи, образовав так называемое Царство Польское, то даже абсолютная российская монархия не решилась связываться с вольнолюбивой шляхтой, оставив ей большинство привычных привилегий, в том числе и в области винокурения. В этих условиях ни о какой государственной монополии и речи быть не могло.

Интересная картина получается: монополии не было, а винокурение было. Но ведь В. В. Похлебкин в обоснование своего тезиса утверждает: «Во всех странах мира производство водки частным лицам категорически, подчас под страхом сурового наказания, запрещалось во все времена. Исключения из этого правила были крайне редки и носили временный характер» (стр. 67/34). Другими словами, по В. В. Похлебкину выходит так: есть винокурение – есть и монополия, нет монополии – нет винокурения. Но в подтверждение своего постулата автор не приводит ни одной ссылки, ни одного примера. И это не удивительно, потому что он не смог бы этого сделать при всем желании, так как невозможно документально подтвердить то, чего не было.

Тем не менее примем на время постулат о связи винной монополии с возникновением винокурения и посмотрим, как же в отсутствие документальных материалов о ее введении автор устанавливает время начала столь необходимой ему монополизации. В. В. Похлебкин на 70 с лишним страницах (а это более четверти всей книги) рассматривает экономическую, политическую и социальную ситуацию в различных русских княжествах, особенно в Московском, которое стало центром объединения русских земель. Исторический период, на котором В. В. Похлебкин сосредоточивает внимание, простирается с 1377 года по 1505-1510 годы.

Нижний предел объясняется тем, что в летописи, повествующей о поражении русского ополчения в сражении 2 августа 1377 года на реке Пьяной, скрупулезно описываются детали пьянства русского войска, послужившего причиной поражения, в том числе дается подробный перечень употреблявшихся напитков. В их число входили только мед, мордовское пуре, брага и пиво. Хлебное и какое-либо иное вино не упоминается. Из этого делается вывод, что до этой даты винокурения на Руси точно не было. В принципе с этим можно согласиться.

Верхний предел обосновывается тем самым мифическим упоминанием в 1506 году в шведском источнике о наличии в Москве напитка, называемого «горящим вином». И хотя мы только что убедились, что этого упоминания не было, не будем слишком придирчивы. Тем более что В. В. Похлебкин, видимо понимая слабость своей позиции, на всякий случай приводит интервал 1505-1510 годы, несмотря на якобы наличие «источника с точной датой».

В итоге никаких данных о введении винной монополии В. В. Похлебкин не приводит – а ведь именно ради этого он и завел разговор о датах. Конкретных данных нет, но в голове читателя остается тезис: монополия и винокурение неразрывно связаны.

Я отнюдь не специалист по истории древней и средневековой Руси и поэтому вполне допускаю, что в данном случае В. В. Похлебкин достаточно корректен, тем более что из немногочисленных (к большому сожалению) ссылок можно предположить, что основные факты и попытки реконструкции тогдашней действительности почерпнуты им из трудов дореволюционных историков Н. М. Карамзина и А. И. Никитского, а также некоторых советских авторов. Могу даже согласиться с попытками автора связать некоторые заметные исторические события с возникновением винокурения. Но совершенно не согласен с немотивированным переводом предположений в разряд неоспоримых доказательств.