Юрий Богатырев. Чужой среди своих - Наталья Боброва

У Богатырева была самая высокая планка таланта. Его талант сказывался и в человеческих отношениях – они были честные, порядочные. Он был очень добрым, отзывчивым человеком, умеющим себя тратить. Не эгоистом, не стяжателем. Самые хорошие человеческие качества я видела в нем. И это не идеализация. Так было на самом деле…

Воронья слободка им. Инессы Арманд ■ Игра в бутылочку ■ Яичница или закат? ■ Портрет из будущего ■ «Почему не летают самолеты?» ■ «Не морочь мне одно место!» ■ Моя дорогая сволочь ■ Депрессия – королева болезней

– Есть такая известная фотография Валерия Плотникова, на которой Юра Богатырев сидит на балконе и за его спиной Кремль, – вспоминает народный артист России, художественный руководитель театра «Школа современной пьесы» Иосиф Райхельгауз. – Этот снимок был сделан из моей комнаты в общежитии театра «Современник», где мы тогда жили. Это знаменитая квартира Инессы Арманд на Манежной улице, в которой было много комнат. В этой общежитской коммуналке обитали тогда мало кому известные Стасик Садальский, Оля Богданова, Володя Поглазов, Руслан Ковалевский, Юра Богатырев. Одно время там жил даже Валентин Иосифович Гафт.

Была замечательная компания. Было прекрасное время. Сейчас я бы не задумываясь отдал свою квартиру во дворе Дома кино и дачу, чтобы вернуть ту комнату и то время.

У нас там был общий телефон. Юра часто разговаривал со своими родителями, и все было слышно. Он замечательно с ними разговаривал. Для меня это во многом определяет человека. Есть люди, которые родителей стесняются. Но не Юра. Он с ними всегда был очень нежен. Мама жила в Ленинграде, папа – в Подмосковье. «Здравствуй, папа! Это твой сын Юрий Богатырев». Он звонил практически ежедневно, хотя это стоило денег, а их всегда не хватало.

У нас была такая игра – в шкаф складывали пустые бутылки. И тот, у кого первым заканчивались деньги, шел и сдавал эти бутылки. А уж если кто-нибудь из нас получал какую-то премию (в те времена это уже случалось) или неожиданный заработок сваливался (так я вдруг получил огромную сумму за спектакль по повести Константина Симонова «Из записок Лопатина»), то, естественно, гуляла вся наша общага на Манежной.

* * *

Райхельгауз задумывается.

– Юра выпивал, как многие молодые люди. Тогда казалось – все можно. Мы находили время веселиться и выпивать при бешеной нагрузке: утром репетиции в театре, днем съемки на телевидении, вечером – спектакль, занятия со студентами… Мы все очень рано начали преподавать, Олег Павлович Табаков позвал нас в свою студию…

Талантливый человек талантлив во всем. Юра потрясающе готовил на нашей коммунальной кухне. Из чего можно было готовить? Из зеленого горошка, картошки, куска самого дешевого мяса… Он выходил на кухню, где все собирались после спектакля, в широком зеленом халате и начинал импровизировать. Я хорошо помню, как он жарил яичницу. Если там были кусочки колбасы, Юра выкладывал их в определенной композиции. И лук тоже выкладывал в определенном сочетании. И во всем этом была строгая художественность…

Юра был «объемным» творческим человеком. Он всегда задавал некий уровень. Было о чем говорить. О чем спорить. О чем фантазировать.

Казалось, что он причастен ко всему прекрасному. У него был удивительный слух, он играл и умел слушать музыку. Он чувствовал живопись и отлично рисовал.

* * *

Наверное, у него не было врагов. С чего? Завидовать ему было глупо – он такой большой, красивый, талантливый…

За свою длинную режиссерскую жизнь я убедился, что, когда артист – только артист, он все-таки «плоский». А вот когда артист умеет еще что-то делать руками – это совсем другое дело. У Юры в руках была кисточка.

Иногда он по два дня не выходил из своей комнаты, и потом оказывалось, что он написал большую картину и еще сделал двадцать эскизов костюмов и декораций. У нас с ним случались замечательные творческие игры. Он много работал в «Современнике» и был занят во всех спектаклях, где я был режиссером. Как только я приходил с идеей новой пьесы, Юра тут же начинал обдумывать декорации, хотя художником спектакля он не был. Сохранилось много его набросков.

Специально для него я принес в «Современник» пьесу молодого драматурга Александра Ремеза «Автопортрет» – пьесу о художнике. И очень хотел, чтобы Богатырев, играя художника, каждый спектакль создавал новую картину. К сожалению, театр не согласился на постановку. Позже я все-таки поставил эту пьесу в Театре имени К. С. Станиславского и до сих пор считаю «Автопортрет» лучшим спектаклем в моей жизни…

* * *

Райхельгауз вспоминает, как несколько лет подряд Юрий приезжал на дачу к его родителям:

– Они тогда жили в Одессе. Их домик на берегу моря можно было назвать дачей весьма условно. Обычно Богатырев отдыхал там один. Уходил на берег, где почти не было людей, что-то обдумывал, записывал… А иногда вдруг говорил: «Давайте я почитаю Булгакова, „Мастера и Маргариту“». И устраивались читки. Собирались мои родители, родственники, соседи. Все поднимались на второй этаж. Внизу плескалось теплое море, плыли корабли… Юра с упоением читал «Мастера…», причем долго, большие главы. У него был волшебный голос. По сути, это были моноспектакли.

* * *

Однажды – это был 1977 год – мы с моей женой Мариной Хазовой приехали в Одессу. Юра должен был прилететь самолетом.

Мы его ждали, но он не появлялся. Днем нет, вечером нет. Мой маленький племянник, которому тогда было шесть лет, с нетерпением спрашивал: «Где Богатырев? Почему он не летит?»

На следующий день мы уже стали звонить в аэропорт. Оказалось, что самолеты не летают – не было керосина. Прошел еще день, и мы поняли, что Богатырев не прилетит. Звонили ему в Москву, но там тоже никто не отвечал. И вдруг приходит странная телеграмма: «Самолеты не летают. Едем машиной. Не беспокойтесь. Ваш Богатырев».

И удивительное дело – он появился глубокой ночью на каких-то стареньких «Жигулях». Оказалось, что в аэропорту он уговорил своих попутчиков – это были муж, жена и ребенок – ехать в Одессу на их машине. Рассказал им, что в Одессе у него есть друзья. И за несколько дней они доехали. Замечательные люди! Мы всю ночь тогда жгли костер и ловили какую-то рыбу. Юра не ловил. Он лежал на берегу и смотрел вдаль.

* * *

У нас там была соседка, типичная одесситка, толстая, огромная, такая Сонька Золотая Ручка. Звали ее Фаня Наумовна. И говорила она с сильным акцентом.

Как-то Юра, по обыкновению, лежал на берегу и вглядывался в горизонт. А она подошла к нему и сказала:

– Слушай, я тебя где-то видела!

Юра к тому времени уже успел сняться в одном или двух фильмах, но не сознавался:

– Не знаю где.

Потом, правда, они очень подружились. И вели удивительные диалоги, над которыми все хохотали. На правильном русском языке с прекрасным произношением Юра ей что-то объяснял, а она ему отвечала: