Ревущая Тьма - Кристофер Руоккио

Шаги за спиной.

– Хватит отворачиваться!

На плечо легла рука. На больное плечо. Сморщившись от боли, я развернулся так, как будто собирался врезать Хлысту кулаком под дых. Врезал бы, если бы захотел. Но я не сделал этого. Движения хватило, чтобы Хлыст отпрянул.

Все наблюдали. Как и тогда в тренировочном зале «Мистраля», они таращили глаза и были настороже – хотя никто не знал, к чему нужно быть готовыми. Я не поднял руку, не повысил голоса.

– Можно нам остаться наедине? – попросил я, не глядя на других. – Ненадолго.

Мои друзья не спешили повиноваться. Они озирались, стоя неплотным кольцом вокруг нас.

– Пускай поговорят, – сказал наконец Паллино, больше всех понимавший причины моего гнева. – Идем, – взял он под руку Элару.

Бандит обеспокоенно посмотрел на меня и, проходя, хлопнул по плечу. За ним ушли Айлекс, Корво и остальные. Валка задержалась в проходе – я видел на темном полу ее тень.

Раздались удаляющиеся шаги.

Стиснув зубы, я впервые посмотрел Хлысту в глаза. Он снова был похож на пугливого подростка, а не на мужчину, которым успел стать. Раньше я жалел его за это и помогал становиться сильнее, но теперь робость была мне отвратительна. Трудно признать, что твои друзья внушают тебе отвращение, но он внушал.

– Я хочу с вами, – сказал Хлыст.

– Нет, – в третий раз возразил я.

– Адр, пожалуйста. – Он осторожно шагнул мне навстречу, протягивая руку.

– Ты их убил, – без капли снисхождения сказал я. – Кроссфлейна, Смайт, Гринло и Земля знает кого еще.

Закрыв глаза, я увидел, как падает мое собственное тело, почувствовал, как пытаюсь дышать легкими, которых у меня больше нет.

Хлыст открывал и закрывал рот, как рыба.

– Это… несправедливо, – выдавил он наконец.

Может, и так. Может, справедливости вообще не существовало и не должно было существовать.

– Я боялся, что ты погибнешь на Воргоссосе, – сказал он.

– И поэтому сдал меня Бассандеру Лину? – огрызнулся я. – Хлыст, я умер!

Слова резко, невольно, необдуманно сорвались с языка. Я произнес их громко и не сомневался, что системы безопасности корабля их зафиксировали. Но тогда это было не важно.

Глаза Хлыста раскрылись до размера то ли блюдец, то ли офицерских медалей.

– Ты…

– Умер! – повторил я, не вдаваясь в объяснения. Хлыста там не было. Он ничего не видел. – И все сьельсины умерли! Умерли, потому что Бассандер Лин «просто следовал приказам». Мы почти с ними договорились! – Я махнул правой рукой. – Почти добились мира или чего-то в этом духе! Но все развалилось из-за тебя. Из-за твоего предательства! Ты позвал Лина! И Хауптманна! Все ради того, чтобы спасти свою шкуру! Не мою! Не чью-то еще! Свою! – Я перешел на крик и, осознав это, понимая, что Валка еще не ушла далеко, понизил голос: – А ведь ты был мне другом.

– Я им остаюсь.

– Нет, – сказал я в четвертый раз. – Теперь – нет. – Я поднял здоровую руку. – Уходи.

Потекли слезы. Не помню, у меня или у него. Моя рука задрожала, но я ее не опускал. Я быстро развернулся и переступил через порог рукава.

– Адриан, постой! Я…

Но я уже нажал кнопку шлюза, и двери с лязгом и шипением закрылись. Две непроницаемые стальные двери отделяли меня от мира. Я упал на колени и зарыдал, оплакивая нашу с Хлыстом дружбу. Оплакивая Смайт, Кроссфлейна, Аранату, Нобуту, Танарана. Погибших солдат и будущее, которое могло всех нас ждать.

И себя. В первую очередь – себя.

– Ты в порядке? – спросила Валка, когда я появился из рукава один.

Она наверняка заметила, что я плакал, но не стала выяснять причину и спрашивать, где Хлыст. Она и так знала. Все знали.

Я молча обнял ее здоровой рукой и прижал к себе, зажмурившись, как будто хотел отграничиться от света. Мы простояли так довольно долго, одни. Наконец я собрался.

– Где все? – спросил я, отстраняясь.

В вестибюле было сумрачно; стены – из простой нержавеющей стали. За дверью тянулся черно-золотистый коридор, удивительно уютный для военного корабля.

– Я отпустила их. Сказала, что тебе нужно побыть одному.

– И чем я тебя заслужил?

– Какие мы самоуверенные! – ответила Валка, напоминая о нашем заключении на Воргоссосе. Она улыбнулась и коротко, но громко рассмеялась. – Ты меня вообще не заслуживаешь.

– Знаю, – серьезно ответил я.

Она поцеловала меня:

– Вот и хорошо. – Ее желтые кошачьи глаза сияли в полумраке. – Все еще поверить не могу, что ты жив. Я же видела…

Она умолкла на полуслове, и я, обняв ее сильнее, тихо сказал:

– Знаю. Знаю…

– Правда думаешь, что это был Тихий?

– А ты сомневаешься?

Она помотала головой:

– Другого объяснения у меня нет, но… это безумие какое-то. Адриан, они ведь считаются вымершими. Мертвая цивилизация. Я археолог, а не…

– Ведьма?

Она скривилась, и я ждал, что она отвесит мне оплеуху, но Валка сдержалась. Она отступила и осмотрела меня с головы до ног:

– Это точно ты, а не какой-то клон Сагары?

Я застыл. Мне это и в голову не приходило.

– Нет, – решил я. – Это я. Кхарн Сагара не стал бы тратить время на допросы, если бы сам меня сделал. – Я помнил лихорадочное возбуждение в глазах Кхарна.

«Что со мной будет, если я умру?»

– К тому же, – добавил я, – вот.

Я вынул из ташки пластинку скорлупы и показал Валке:

– Она осталась в шинели, когда… когда мы потеряли Смайт. Когда я… вернулся, скорлупа была при мне.

Валка не стала приводить очевидных доводов, что я получил скорлупу от Братства, которое служило Кхарну. Но я знал, помнил город, что явился мне в видении, руины и подвывающий плач ребенка. Почти то же самое я видел в Калагахе на Эмеше.

Валка забрала у меня скорлупку:

– До сих пор не могу понять, что это.

– Думаю, если изучить, то обнаружится, что она из того же вещества, что и камни в Калагахе, – высказал я неизвестно откуда взявшуюся, но почти наверняка правильную догадку.

– Просто черный… – повторила Валка свой вывод о камнях из руин Тихих, которые не имели молекулярной структуры и представляли собой лишь непроницаемые куски черноты.

– Какая-то высшая материя?

– Возможно. – Глаза Валки вновь загорелись маниакальным огнем, который зажигала ее любовь к древностям. – Нужно будет изучить. Сообщу, если ты прав! – улыбнулась она мне.