Очерки из моей жизни. Воспоминания генерал-лейтенанта Генштаба, одного из лидеров Белого движения на Юге России - Александр Лукомский

Не так счастлив был юноша. Во время суда (я присутствовал в той же комнате) на вопрос – кто он и как попал, юноша чистосердечно ответил, что он гимназист 6-го класса Новочеркасской гимназии и вместе со своими сверстниками был зачислен в партизанский отряд Чернецова. Но что на фронте он не был, а состоял в команде, сформированной для охраны дворца Донского атамана. Что 10/23 февраля их команду решили отправить на фронт, предоставив каждому право или уйти домой, или идти с командой на пополнение отряда Чернецова, понесшего большие потери.

Юноша решил отправиться домой в деревню, где его отец был священником. Вернувшись домой, он прежде всего пошел в местный революционный комитет, где все про себя и рассказал. Комитет решил его, «как поповское отродие» хорошенько проучить и отправить на ст. Степная.

Искренний и бесхитростный рассказ юноши вызвал на суде бурю негодования: поповский сын, корниловец, партизан Чернецова и пр. Приговор произнесен был председателем суда быстро: «Расстрелять эту собаку, как только взойдет луна». Несчастный юноша тяжело вздохнул и понурив голову стал около стены.

Когда суд разошелся и в комнате остались только мы и двое из стражи, юноша попросил разрешения немного отдохнуть. Он лег на полу около стены, подложил мешок под голову и немедленно заснул. Часа через два пришли два солдата; один из них ткнул спящего ногой и сказал: «Вставай, пора идти, луна взошла». Тихо поднялся юноша, посмотрел на нас и сказал: «Смерти не боюсь, но грустно умирать таким молодым – ведь я совсем еще не жил и жизни не знаю. Благословите меня». Мы с ним простились, перекрестили его, и он вышел. Минут через пять раздалось несколько выстрелов.

Несколько позже в дамскую комнату, в которой мы находились, пришли посидеть и развлечься несколько человек из местной интеллигенции; пришел комиссар станции, какой-то пожилой человек в куртке морского покроя и два писаря.

Сначала разговор не клеился, но после того, как один из писарей что-то сказал про охоту в окрестностях ст. Степная, заговорил пожилой человек в морской куртке. Сказав, что хотя здешняя охота и хорошая, но для тех, кто побывал, как он, на охотах в Индии, охота на Дону представляется мизерной, он оживился и очень интересно рассказал, как, будучи матросом, он шел во Владивосток на крейсере, на котором держал флаг адмирал Макаров; что в Индии они задержались надолго и адмирал Макаров взял его с собой, как охотника, в глубь страны. Рассказав про охоту в Индии, он долго и восторженно рассказывал про адмирала Макарова. Сказал, что Макаров его полюбил и подарил великолепное охотничье ружье, которое он хранит как зеницу ока и которое в его домике в Батайске (около Ростова) всегда висит над его постелью.

Затем моряк стал рассказывать про революционный период 1905 года в Севастополе, когда он был боцманом на крейсере «Очаков». Он долго говорил про суд, про речь прокурора.

Я невольно взглянул на Ронжина, который, я знал, был именно этим прокурором. Бедный Ронжин чувствовал себя скверно, усиленно курил, и лицо его стало землистого цвета. Ронжин стал наводить разговор на современные события, и это наконец ему удалось.

Моряк рассказал, что на телеграфе на ст. Егорлыцкой служит его дочь и оттуда постоянно присылает ему сведения о передвижениях казачьих частей; что сведения, дававшиеся его дочерью, были часто очень ценные и способствовали успеху большевиков. Рассказал, как он сам действовал с небольшой группой головорезов, когда Корнилов занимал Ростов, и как благодаря его указаниям большевикам в январе удалось занять Батайск и нанести серьезные потери юнкерскому батальону.

Когда эта компания ушла, Ронжин мне сказал, что действительно он пережил тяжелые минуты; что он узнал этого боцмана, которого он обвинял на суде, и боялся, что тот может узнать его.

Пошла новая кошмарная ночь. Мы были свободны, но совершенно обобраны, а не имея ни копейки денег, было бесполезно куда-либо направляться: попали бы в новую переделку в каком-либо другом пункте, близком от станции; без денег далеко не ушли бы.

Я еще вечером 17 февраля/3 марта просил председателя суда потребовать вернуть отобранные у нас деньги и вещи. Он согласился и сказал, что пошлет за ними конного, снабдив его соответствующим предписанием. Мы же решили ждать на ст. Степная возвращения посланного за нашими деньгами и вещами.

Утром 18 февраля/4 марта я вышел на перрон и прошел в уборную. Возвращаясь назад, я заметил, что на станции как будто несколько больше порядка, и дежурные солдаты разгоняют праздношатающихся.

Войдя в зал 1-го класса, я увидел начальника отряда на ст. Степная, разговаривающего с незнакомым мне человеком, бывшим в военной форме без погон, но при шашке. Незнакомец имел вполне интеллигентный вид и был хорошо одет. Лицо было выбрито; рыжие усы подняты a la Вильгельм.

Увидев меня, он обратился к начальнику отряда и спросил:

– Кто это?

– Это один из тех трех, о которых я вам докладывал, что они судом оправданы.

– Почему вы их не расстреляли?

– Я не получал приказания расстреливать всех арестованных и приводимых сюда на станцию. Вами было отдано приказание всех арестуемых предавать военно-революционному суду, что мною в точности и исполняется. За эти три дня сюда было приведено двадцать два человека и из них восемнадцать расстреляно и только четверо оправданы: эта компания из трех лиц и еще один казак-хуторянин.

После этого незнакомец обратился ко мне с вопросом:

– Почему после оправдания судом вы продолжаете оставаться на станции?

Я ответил, что у меня и у моих спутников отобраны все деньги; что за деньгами и за вещами начальник отряда послал конного и что до получения денег мы лишены возможности куда-либо направиться.

– А сколько у вас всех было денег?

– У меня было три тысячи с небольшим, а у моих спутников около двух тысяч.

– Кто вы такой?

– Я торговец; пробираюсь в Екатеринодар по своим делам.

– Вы лжете. Вы не купец и не торговец, а, наверно, состоите в армии Корнилова и, скажу больше, занимаете в ней не маленький пост.

Я увидел, что этот господин много опасней всех прежних судей, и, стараясь сохранить полное самообладание, я ему ответил, что он заблуждается, что я действительно торговец.

– Я повторяю, что ты лжешь! Меня не обманешь! – и, обращаясь к начальнику отряда, сказал: – Корнилов всюду рассылает своих людей; ему особенно важно связаться с контрреволюционными организациями в Екатеринодаре. Вы же здесь ни в чем разобраться не можете. Этот господин мне кажется очень подозрительным. Поэтому приказываю считать, что над ним и его компаньонами никакого суда не было. Потрудитесь их вновь арестовать и сегодня же отправьте в мой штаб в Ростов, где их хорошенько допросят и решат, как надо с ними поступить. – Обращаясь ко мне, он добавил: – Не думаю, чтобы в Ростове вам удалось так же легко отделаться от должного возмездия, как это удалось здесь.

После этого незнакомец быстро вышел из комнаты.