Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии - Уильям Манчестер

* * *

Когда со дня ареста Альфрида прошло уже около двадцати месяцев, его привезли в Нюрнберг в бронированной машине под усиленным конвоем военной полиции. Теперь город ничем не был похож на прежний Нюрнберг, где еще недавно собирались многотысячные нацистские митинги и восторженные толпы орали: «Хайль Гитлер!» Два года назад в каких-нибудь полчаса бомбы союзников уничтожили значительную часть старого города. Прекрасная колокольня Фрауенкирхе, простоявшая почти семь веков, теперь была разрушена. Рядом с ней чудом сохранилась часть дома Альбрехта Дюрера, где великий немецкий художник создавал свои гравюры для двух последних правителей Первого рейха. Чуть ли не единственным уцелевшим государственным зданием был Дворец правосудия, в котором, помимо залов суда, размещались также тюрьма и виселица. Вот уж точно – символ немецкой эффективности.

Здесь 15 сентября 1935 года были обнародованы знаменитые Нюрнбергские законы, официально объявлявшие евреев «унтерменшен» – неполноценными, низшей расой. Здесь проходили самые дикие нацистские судебные фарсы. И вот теперь в тюремную камеру этого дворца привезли Альфрида Круппа и ознакомили с новыми правилами. Ему объяснили, что у входа в его камеру будет день и ночь дежурить военная полиция. Ему разрешается одна двадцатиминутная прогулка и раз в день – душ. Но разговоры с другими подсудимыми запрещены, пока не откроются судебные заседания, да и то только во время перерывов. Если он считает, что одет не соответствующим образом, то тюремный портной может сшить ему костюм, но только не для камеры. Альфрид с презрением отверг услуги портного. Нужную одежду ему принес Бертольд. Кроме того, обвиняемый отказался пользоваться английским языком. Как он сам пояснил позднее, «это было дело принципа».

Представ 15 августа перед семидесятипятилетним судьей Андерсоном, Крупп, после того как судья назвал его имя, сразу сказал: «Здесь. Невиновен». На вопрос, есть ли у него защитник, Альфрид ответил: «Да». Было ли ему своевременно предъявлено обвинительное заключение на немецком языке? Снова: «Да». Ознакомился ли он с ним? «Да». Готов ли он отвечать на обвинение? «Да». Признает ли он себя виновным? «Невиновен».

Через три недели его привели в обширный зал суда, где находилось около 600 зрителей. Однако Альфрид не обращал никакого внимания на толпу. Он ждал своих товарищей, других обвиняемых. Наконец они появились и заняли места рядом с ним – Одремон, Эберхардт, Леман, Янсен, Пушка Мюллер, Макс Ин, Купке, Пфирш, Коршан, – все были нацистами, а также Лезер и фон Бюлов, из которых один не вступал в партию из принципа, а второй занимался ее делами слишком активно. Позади Круппа и Бюлова встали двое американских военных полицейских, и нацисты, чувствительные к расовым различиям, с негодованием обнаружили, что оба охранника – негры. В девять утра началось судебное заседание. Обвиняемые и свидетели получили инструкции, каким образом пользоваться наушниками для перевода на немецкий язык и каково значение световых сигналов для свидетелей. Желтая лампочка означала, что следует говорить медленнее, поскольку идет синхронный перевод, а красная была буквально стоп-сигналом: свидетелю следует помолчать, чтобы переводчик успел все правильно изложить. Без таких вещей трудно было обеспечить адекватный перевод. Для подсудимых, впрочем, эти инструкции не имели большого значения. По указанию Альфрида никто из них не должен был выступать сам в свою защиту. В случае необходимости он сам должен был выступать от имени всех. Только Лезер, будучи изгоем, не согласился с этим.

Секретарь суда торжественно объявил: «Начинает свою работу сессия военного трибунала ША! Боже, храни Соединенные Штаты Америки и досточтимых членов трибунала!» Все юристы работали слаженно, и дело продвигалось без особых проволочек. Адвокат Кранцбюлер пожаловался, что «все документы Круппа, может быть, до нескольких тысяч, были конфискованы», и подсудимому трудно будет строить свою защиту без их использования. Генерал Тэйлор согласился с этим, однако сухо добавил, что многие из этих документов были предоставлены защите еще в конце лета, а остальные будут вскоре предоставлены (что и было исполнено). Тэйлор ответил достойно, но адвокату удалось вызвать сомнение в правомерности действий американских властей, чтобы представить своего подзащитного в роли жертвы (потом защита не раз прибегала к подобному приему). Генерал в свою очередь, делая официальное заявление, постарался создать нужное ему впечатление о подсудимом. Генерал заявил, что из всех имен обвиняемых на процессах в Нюрнберге имя Круппа, как никакое другое, символизирует определенные традиции вот уже около ста лет. Не следует, конечно, понимать настоящий процесс как преследование военных промышленников вообще. Производство оружия – не менее законное ремесло, чем дипломатия или профессия военного. И все обвиняемые привлечены к суду не за свою связь с данной фирмой, а лишь за конкретные деяния, совершенные каждым из них. Вместе с тем следует помнить: хотя почти все обвиняемые были нацистами, они не из тех, кто просто пришел к власти на волне национал-социализма. Сам по себе нацизм был лишь конкретным проявлением каких-то более старых традиций, которые, «сплавившись с нацистскими идеями, дали опасную жизненную силу Третьему рейху». Вот почему, продолжал Тэйлор, хотя подсудимые обвинены в преступлениях, совершенных в последнее время, меру их вины или невиновности можно установить, лишь познакомившись с традициями династии Круппов, которая давно превратилась в «символ и средоточие одной из самых зловещих сил, угрожавших миру в Европе».

Подсудимым было предъявлено четыре рода обвинений: в преступлениях против мира, грабеже, преступлениях против человечности (использование рабского труда), а также в «тайном сговоре» (последнее обвинение было связано со всеми предшествующими). Затем генерал добавил, что по самому своему характеру династия Круппов уже готова была пойти за таким, как Гитлер, даже прежде чем он появился, чтобы вести их за собой. Сам нацизм, по словам генерала, был крайней формой выражения устремлений Круппов: «Традиции фирмы Круппов и ее социальная политика весьма соответствовали моральному климату Третьего рейха. Не было такого преступления, которое могло совершить это государство, чтобы в нем не приняли бы участия эти люди, будь то война, грабеж или применение рабского труда».

Альфрид Крупп, сын Густава, внук Фрица и правнук Альфреда – Большого Круппа, сидел неподвижно, внимая речам генерала. Глаз Круппа не было видно. Может быть, он слушал внимательно, а может, быть скучал.

* * *

Когда все закончилось и сочувствующие американцы выражали сожаления по поводу унижения, перенесенного самым знаменитым промышленным бароном Рура, а взбешенные немцы на чем свет стоит ругали защиту, – в это время адвокат писал, что Альфрид в дни процесса был «окружен холодом изоляции, который только усиливали своими репортажами журналисты, полностью находившиеся под влиянием обвинителей».

В действительности Альфрид не был окружен «холодом изоляции», хотя страдал от самого обычного, прозаического холода в зале суда, как, впрочем, и все присутствующие. В ту зиму системы отопления в Германии еще толком не действовали. До конца января в зале был «настоящий холодильник», а один из свидетелей даже задал риторический вопрос, вроде того – в Баварии он или в Сибири. Хансен, пытавшийся дать показания о предприятии «Бертаверк», по свидетельству очевидцев, говорил так: «Про-про-про-ект эв-в-вакуации з-з-завода». Все участники процесса и зрители натягивали на себя по сто одежек.