Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии - Уильям Манчестер

Но все равно ему пришлось заниматься своим делом практически в одиночку. Он ничего не видел о том, что происходило в Эссене в последнее десятилетие, и только руками разводил, узнав о фактах, открывшихся во время Нюрнбергского процесса. До войны Бертольд находился в Оксфорде, потом на службе в вермахте или работал над пенициллином в Мюнхене. А в то время он просто вел себя как преданный сын. Отец его вообще не поощрял проявлений нежных чувств, а Альфрид всегда держался с братом холодновато-отстраненно. Но Бертольд знал, как относится Берта к мужу и старшему сыну, а перед своей матерью он просто преклонялся. И вот Бертольд, казалось бы наименее выносливый из братьев, исколесил большой регион Германии, от Эссена до Нюрнберга, налаживая связи с адвокатами. В побежденной Германии царил хаос, но, как ни странно, именно это обстоятельство помогло династии сохранить самое себя.

Бертольд торговал американскими сигаретами и ночевал на деревянных вокзальных лавках. Ну разве он значил что-нибудь рядом с представителем американского Верховного суда Робертом Джексоном. И все же Бертольд одолел его и спас жизнь брату. Собственно, в этом была «заслуга» самого мистера Джексона. Если бы он так не настаивал, что главный виновник – Густав Крупп, если бы не совершал юридических ошибок, то Альфрид, пожалуй, был бы обречен. А за то, что не удалось своевременно выявить главного обвиняемого, нужно «благодарить» скверную систему связи в тогдашней Германии. Американские врачи дали заключение о недееспособности Густава, но оно не попало к Джексону – главному американскому обвинителю на процессе военных преступников. Томас Хэррис, блестящий молодой нью-йоркский прокурор, первым установил, что должен быть осужден четвертый «пушечный король», а не его отец, но Джексон не получил и этих документов.

И та и другая информация была весьма важной. Если бы ее своевременно получили Джексон или его коллеги – англичанин сэр Хартли Шоукросс, советский генерал Р.А. Руденко или французы Франсуа де Ментон и Огюст Шампетье де Риб, – то едва ли Альфрид смог бы уйти из Нюрнберга живым. Первый трибунал состоял из судей-вешателей. Из 22 обвиняемых 12 были приговорены к повешению. Один из них, Герман Геринг, принял яд накануне казни. Геринга приговорил бы к казни любой трибунал союзников. Но, как полагает большинство исследователей Нюрнбергского процесса, из остальных 11 приговоренных к повешению некоторые являлись жертвами своего времени. Например, Йодлю трибунал более позднего состава, очевидно, сохранил бы жизнь. Гораздо более виновные немецкие военачальники, такие, как Манштейн, Кессельринг или Бах-Целевский, подавлявший Варшавское восстание, провели в заключении всего по нескольку лет. Один из судей, выносивших приговор Йодлю, впоследствии признал его ошибочным, и вдове казненного была выплачена компенсация. Он был казнен за такие же преступления, за которые позднее был осужден Альфрид, не представший перед первым трибуналом. Круппа спасли везение, преданность брата, ошибки Джексона, но более всего – анархия и путаница, в создании которых он сам участвовал.

Беспорядок в Германии помог ему на первых порах ускользнуть от внимания врагов.

* * *

Для военного поколения немцев Нюрнберг превратился в синоним позора – и потому, что этот город был колыбелью нацизма, мечты, которая их предала, и потому, что в этом городе враг навязал им чужеземное правосудие. На процессах были приняты правила англосаксонской юстиции, против чего обоснованно протестовала защита. Как отмечала газета «Нойе цайтунг», обвиняемые в Германии привыкли к континентальной судебной процедуре, когда у судьи в руках запись показаний обвиняемого, когда он знает в деталях материалы полицейского следствия, по закону обязан больше верить словам официальных лиц, чем частных, и имеет полномочия не допустить перекрестных допросов. На этих процессах все было иначе. Обвинение и защита вели процесс, а судьи слушали их вопросы и ответы свидетелей. Обвиняемые считались невиновными, пока не доказана их вина. Засчитывались лишь показания, данные под присягой в зале суда. Все свидетели могли подвергаться перекрестному допросу, а подсудимые имели право молчать без вреда для себя.

Ясно было, что немцы не могут судить самих себя. Но даже у лидеров союзников имелись разногласия по этому вопросу. Американский госсекретарь Халл хотел, чтобы немецких руководителей судил военно-полевой суд. Черчилль считал, что главных нацистов надо просто расстрелять. Однако Халл ушел в отставку еще в 1944 году, а Черчилля не приняли английские избиратели. Возобладала точка зрения Уолтера Липмана, который сравнивал концепцию Нюрнбергского процесса с Великой хартией вольностей, Биллем о правах и законом о неприкосновенности личности. Президент Трумэн надеялся дать образец нового международного правосудия. Пожалуй, никто так хорошо не чувствовал дух этой новой волны, как Роберт Джексон, который явился в Баварию, считая себя эмиссаром и нравственности, и исторической справедливости.

* * *

Как отмечал Юджин Дэвидсон, исследователь истории Международного военного трибунала, «обвинители были едины в своей решимости отдать под суд одного из Круппов». Джексон играл здесь главную роль. На самого Густава было уже подшито впечатляющее досье, составленное еще из довоенных документов, а также из тех, что были собраны во время войны и доказывали его причастность к тайному перевооружению рейха и участие в подготовке нацистской агрессии. Во Дворце юстиции для него уже было зарезервировано место на скамье подсудимых во втором ряду, позади Геринга и Гесса, рядом с Заукелем, Кальтенбруннером, Зейсс-Инквартом, Шпеером и Штрейхером.

20 октября 1945 года первые слухи о болезни Густава появились в прессе. Этого вопроса, однако, никто не расследовал, пока 4 ноября адвокат Густава не представил в суд два медицинских свидетельства, подписанных немецкими врачами (результат тяжкого труда Бертольда), где говорилось, что судебное разбирательство в отношении пациента следует отложить, пока состояние его здоровья позволит ему присутствовать лично на суде. Обвинение сочло это уловкой, одним из тех приемов, которые хорошо были знакомы юристам и в Америке, и в Европе. Суд назначил медицинскую комиссию для осмотра обвиняемого. Председатель суда Джофри Лоуренс собрал впечатляющий консилиум: в него вошли английский генерал медицинской службы Тернбридж, американский нейропсихолог доктор Шефнер, парижский профессор Пьеделивр, а также три советских специалиста. Пациент приветствовал комиссию, хрипло выговорив «гутен таг», после чего сразу впал в бессознательное состояние. На следующий день судья Лоуренс зачитал заключение комиссии пораженным представителям обвинения: «Мы все согласны в том, что пациент страдает старческим размягчением мозга… и состояние его здоровья таково, что он не может предстать перед судом, не способен отвечать на вопросы и даже их понимать. Физическое состояние пациента не позволяет перевозить его без опасности для жизни. Мы считаем, что его состояние едва ли улучшится со временем, но скорее будет ухудшаться. Соответственно, мы все единодушно придерживаемся мнения, что пациент никогда не будет в физическом и психическом состоянии, позволяющем ему предстать перед Международным военным трибуналом».

МВТ высказался за то, чтобы все тщательно взвесить, но при таком медицинском заключении не было сомнений, какое решение он примет. На предварительных слушаниях 14 ноября некоторые обвинители предлагали судить Густава в его отсутствие, но им решительно возразил судья Лоуренс. «Считаете ли вы, – спросил он, обращаясь к Джексону, – что было бы в интересах правосудия осудить человека, который по болезни не может обеспечить себе должной защиты?» Американец, конечно, ответил отрицательно. Такой же ответ дал и английский обвинитель. Суд отказался от заочного процесса над Густавом, хотя, например, Мартин Борман был судим именно таким образом и приговорен заочно к смертной казни, подлежащей исполнению, как только он будет обнаружен. Суд над Густавом Круппом было решено отложить на неопределенное время, до тех пор, когда он будет в состоянии участвовать в заседаниях суда. Представители обвинения посовещались и предложили привлечь к ответственности Альфрида Круппа. Джексон, как и его коллеги, не мог успеть ознакомиться с документами, касающимися Альфрида (только эсэсовские бумаги занимали шесть коробок). Однако Джексон настаивал, чтобы место отца занял сын, говоря, что «нельзя оказать худшую услугу делу мира во всем мире, чем освобождение семьи Крупп от судебной ответственности». Против этого снова возразил судья Лоуренс, заявив, что это не футбольный матч, где травмированного игрока заменяют другим. Все это потом стало источником легенды, будто Альфриду просто пришлось расплачиваться за преступления отца. В конце концов было решено, что место Круппа на скамье подсудимых останется пока свободным.