Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти - Шошана Зубофф

Facebook – это тигель этой новой темной науки. Он устремлен на неослабное стимулирование социального сравнения, в котором манипулируют естественной эмпатией, делая ее инструментом изменения поведения в интересах других. Этот синтетический улей – дьявольская сделка для молодого человека. С точки зрения обычной повседневной эффективности – контакты, логистика, взаимодействия, коммуникации – стоит отвернуться, и вы потерялись. Если же вы просто жаждете живой воды «слияния», которая в определенном возрасте и на определенном этапе является доказательством вашего существования – стоит отвернуться, и вас больше нет.

Это новое явление – постоянно жить под взглядом других, чувствовать на себе сотни или тысячи глаз, в помощь которым даны устройства, датчики, лучи и волны Большого Другого, непрерывно что-то оцифровывающие, фиксирующие, анализирующие и приводящие в действие. Непреклонный темп, интенсивность и объем этих взглядов обеспечивают бесперебойный поток оценочных метрик, которые с каждым кликом повышают или понижают курс вашей социальной валюты. В Китае эти рейтинги являются публичной территорией, сверкающими знаками чести, алыми буквами, которые открывают или закрывают любую дверь. На Западе у нас есть «лайки», «друзья», «подписчики» и сотни других секретных рейтингов, которые исподтишка опутывают нашу жизнь.

Размах и глубина проникновения таковы, что охватывают все возможные точки данных, но не могут учесть латентность внутри каждого человека, именно потому, что ее нельзя наблюдать и измерить. Это латентность возможного «я», которое ждет, чтобы воспламениться от единственной искры, вызванной заботливым вниманием другого телесного человеческого существа. Именно в этом столкновении кислорода с тлеющими угольками латентное воспринимается, постигается и врывается в существование. Это настоящая жизнь: мясистая, податливая, неуверенная и полная молчания, риска и, когда улыбнется удача, подлинной близости.

Facebook пришел в мир в обход старых институциональных границ, предлагая нам свободу общения и произвольного самовыражения. Невозможно сказать, каково было бы пользоваться Facebook, если бы компания избрала путь, не зависящий от надзорных доходов. Вместо этого мы сталкиваемся с внезапным ростом инструментарной власти, которая отправляет наше общество в непредвиденном направлении. Прикладной утопизм Facebook – это прообраз инструментарного будущего, демонстрирующий мастерство поведенческой инженерии, готовящее население к суровым фактам принудительных гармоний инструментаризма. Его операции призваны эксплуатировать склонность человека к эмпатии, поиску принадлежности и признания. Система тонко настраивает наше поведение c помощью поощрений и наказаний, социального давления, загоняя человеческие сердца в единый поток как средство достижения коммерческих целей других.

Глядя с этой точки зрения, мы видим, что работа Facebook в целом представляет собой гигантский эксперимент по изменению поведения, призванный не только протестировать конкретные возможности механизмов подстройки, как это было в его официальных «масштабных экспериментах», но и сделать это на максимально широком социальном и психологическом материале. Наиболее существенно то, что прикладной утопизм социального давления, заложенный в его основе маховик социального сравнения и замкнутые циклы, которые привязывают каждого пользователя к групповой системе, наглядно подтверждают теоретическую интерпретацию этого случая Пентлендом. Инструментарные социальные принципы здесь очевидны, и не как гипотезы, а как факты – факты, которые сегодня образуют пространства, в которых должны «взрослеть» наши дети.

То, чему мы здесь являемся свидетелями, – это готовность решительно поставить все на социализацию и нормализацию инструментарной власти ради надзорных доходов. Как и утверждал Пентленд, эти замкнутые циклы навязываются в обход политики и индивидуальной воли. Они надвигаются скрыто, создавая свои эффекты на уровне автоматических психологических реакций и нарушая баланс между «я» и «другими» в пользу псевдогармонии улья и его коллективного разума. В ходе этого процесса внутренняя жизнь – необходимый источник автономного действия и морального суждения – страдает и задыхается. Это подготовительные шаги к смерти индивидуальности, за которую ратует Пентленд.

По сути, эта смерть пожирает вековые плоды развития индивидуальности: (1) политический идеал XVIII века – индивид как средоточие неотъемлемого достоинства, прав и обязанностей; (2) индивидуализированный человек начала XX века, порожденный историей и вступивший на путь, о котором говорил Мачадо, потому что он должен, потому что ему суждено творить «собственную жизнь» в мире постоянного нарастания социальной сложности и отступления традиции; и (3) психологически автономная личность конца XX века, внутренние ресурсы и способность к нравственному суждению которой отвечают на брошенный историей вызов самоизобретения и выступают оплотом против поползновений со стороны власти. Самоизобретение, к которому стремятся молодые люди, продолжает эти истории, укрепляя, защищая и омолаживая притязания каждой эпохи на святость и суверенитет отдельной личности.

То, что мы видели в Facebook, является живым примером третьего модерна, который предлагает инструментаризм, определяемого новым коллективизмом, которым владеет и управляет надзорный капитал. Взгляд с высоты Бога позволяет делать расчеты. Расчеты делают возможной подстройку. Подстройка заменяет и частное управление, и государственную политику, без которых индивидуальность остается лишь ненужным рудиментом. И точно так же, как «недоговор» обходит социальное недоверие, вместо того чтобы исцелять его, надежность и прогнозная сила постполитических общественных процессов, связывающих улей воедино, основывается на социальном сравнении и социальном давлении, устраняя необходимость в доверии. Права на жизнь в будущем времени, их выражение в воле к воле и их освящение в обещаниях стали заложниками надзорного капитала. Пользуясь этой экспроприацией, настройщики усиливают хватку, и система процветает.

Промышленный капитализм зависел от эксплуатации природы и контроля над ней, с катастрофическими последствиями, которые мы только сейчас начинаем осознавать. Надзорный же капитализм, как я предположила, зависит от эксплуатации и контроля над человеческой природой. Рынок сводит нас к нашему поведению, превращенному в еще одну товарную фикцию и расфасованному на потребу другим. В социальных принципах инструментарного общества, уже вошедших в жизнь нашей молодежи, мы можем более четко видеть, как эта новая разновидность капитализма стремится изменить нашу природу ради своего успеха. Нас будут контролировать и телестимулировать, как стада и стаи Маккея, бобров и пчел Пентленда, как машины Наделлы. Нам уготована жизнь в улье – жизнь, которая естественным образом сложна и часто болезненна, как может подтвердить любой подросток, но жизнь в улье, ожидающая нас, не является чем-то естественным. «Его сотворили люди». Его сотворили надзорные капиталисты.

Молодые люди, о которых мы говорили в этой главе, – это призраки будущих Святок. Они живут на пограничье новой формы власти, которая объявляет конец человеческому будущему, с его антикварной преданностью индивиду, демократии и человеческой автономии как необходимому условию морального суждения. Если мы с решимостью Скруджа очнемся от миражей, покорности и психического онемения, то мы еще можем избежать этого будущего.