Дары инопланетных Богов - Лариса Кольцова

я хожу туда, где и соблазняю собою. Ты-то мужчин платьями соблазняешь, а спишь с ними тоже голая!

— Никаких мужчин у меня нет!

— За что тебя можно только пожалеть. И поскольку я добрая, я тебя жалею. Даже поделилась бы любым из них, живи ты не так далеко.

— И кого же не пожалела бы уступить? — спросила Нэя по виду дружелюбно, в душе же корчилась от ненависти к ней.

— Никого мне из них не жалко. Устала я от своей доли вечной скиталицы. А больше всех не дорожу я мужем Гелии. Он редок как праздник, только праздник давно закончился. Приходи и забирай! Оставь ты своего Тон-Ата, своё нынешнее место. А то состаришься, а так и не изведаешь ничего. А его захватчица, обзывающая меня драной кошкой, не из тех, кто способен дать мужчине наслаждение. Не знаю кому, но ей-то он точно не должен принадлежать.

— Он будет принадлежать мне в будущем! — выпалила Нэя.

— Но теперь-то мы в настоящем. А в этом настоящем ты удовлетворяешь ужасного старого колдуна. И будет ли у тебя желаемое будущее, неизвестно.

— Кто же для тебя самый ценный? Такой есть? Ал-Физ?

— Он слишком для многих ценен, поэтому я его им уступаю. Я конкурировать устала, сказала же тебе.

— Кто же тогда?

— Тот, кто долго любит, да не щедро платит. Он жаден, вот в чём беда. А я, понимаешь, очень корыстная. Жизнь меня обучила думать только о себе, а то вот меня упрекают иные за мать. Дескать, я её забросила. А она меня не забрасывала в детстве? Наряжала, баловала? Только хлеб да рыба, да скудные овощи, вот и вся была еда, только старые перешитые платья. Ну, и я хлеб с рыбой ей вожу иногда, да старьё какое, если где найду, то и подкину. Я всегда очень справедлива к своим долгам. Так что делай вывод сама. Никто для меня не ценность уже давно.

Мать Азиры забыта не была. Запомнилась её ругательная речь, жестокое обращение с детьми, — с дочерью и сыном, — и драки с собственным мужем. Весь двор высыпал на подобные бесплатные выступления народного театра. Делали ставки, кто кому на сей раз расквасит нос, — она мужу или он ей. Бывало по-всякому. Если доставалось матери Азиры, то вся округа наполнялась её визгом, а если отцу Азиры, то он покорно отдавал ей заработанные деньги, из-за которых и велись их битвы. Нэя обычно в страхе сидела у себя дома, но выглядывала в окно-эркер, пытаясь разглядеть сквозь ветви дерева, что за ужас происходит внизу.

— Ну, а с тем, из хрустального дома, как тебе? — Нэя табуировала его имя и напускала на себя вид относительного безразличия. Азира прикрыла глаза, наверное, красивые, если бы они не были так злы.

— Если я тебе скажу, что теряю сознание, настолько мне бывает с ним хорошо, то ты отравишь меня из зависти. Поэтому сказать мне тебе нечего. А тебе было хорошо хотя бы иногда? Как принято об этом врать. Понятно, что не с твоим хрычом. С любовником?

— У меня нет любовника! У меня муж. Я иначе воспитана, чем ты. И сознание от любви я, к счастью, никогда не теряла.

— К счастью? — презрительно хмыкнула Азира, — что ты знаешь о счастье?

— Моё счастье в моём творчестве.

— Продай мне своё творчество! Неинтересно же обряжать лишь себя одну.

— В столице много тех, кто умеет шить красиво и виртуозно. Обратись к ним…

Азира, неизвестно куда сгинувшая, сидела как заноза в прошлом Нэи. И кончик этой занозы торчал в её настоящем. Она была её соперницей тогда, а вытащить её за этот кончик она могла только в настоящем. И сегодняшний спектакль и был таким действом. Медицинским, если по своему замыслу, удалить из себя ноющее по-прежнему прошлое. Освободиться от него и всё забыть.

Правила игры нарушены

Рудольф дал о себе знать только на третий день. Больше не выдержал, с ликованием думала Нэя. У неё замерцал контактный браслет.

— Сегодня жду, — сказал кратко и властно, но добавил вкрадчиво, — Придёшь в том костюме госпожи? Твоему рабу очень хочется поднять восстание. Ты не будешь против?

Нэя засмеялась, она всё равно победила в этой игре. В конце концов, Тон-Ат не обиделся бы. Он всегда знал и понимал временность пребывания Нэи в своих плантациях. Конечно, он не предвидел своей гибели. Или да? Прошлое упало с Нэи, как упала листва в лесопарке, и Азира в этих давно сброшенных в небытие днях, та Азира, умеющая раскалять Нэю до припадков от ревности, вызываемой злым и продуманным, демонстративным откровением, эта Азира превратилась в блёклую пыль памяти, ни на что уже не могущую влиять.

Хрустальные покатые стены смотровой площадки были залиты дождём, что отлично просматривалось сквозь прозрачную стену спальни. Водяные струи мерцали от мягкого изумрудно-голубоватого, скрытого в конусе, источника освещения. Он был неярок и рассеян, и Нэя казалась русалкой, вынырнувшей из потопа, окружившего пирамиду. Только она была горячая, и вместо хвоста у неё была пара ног. Разорванное у ворота платье «госпожи» валялось на полу. Всё же «восстание раба», хотя и согласованное по сценарию заранее, оказалось слишком бурным и неожиданно яростным.

— Ты ведь сама согласилась, — мурлыкал «раб», — а я не мог не отомстить своей госпоже за своё попрание. Иметь рабов непредсказуемо опасное дело. Вся история подтверждает это, во всяком случае, у нас на Земле.

Нэя отвернулась и молчала. Она бежала по дождю, полная надежд на нежную и накопленную страсть, но предсказать Рудольфа она не могла никогда.

— Как я завтра выйду отсюда в рваном платье? — спросила она, правда, испытав от такой игры такую же радость, как и расшалившийся «раб». Но платье, принявшее на себя весь накал мести «раба», перестало существовать как шедевр её творчества. Обратилось в рваньё, и Нэя размышляла о возможности его починить, сокрушаясь, что у неё нет такой уникальной ткани, достать которую можно было только в стране Архипелага.

— Думаешь, рабы вели себя иначе, когда срывались со своих цепей?

— Зря я простила тебя, — Нэя закрылась от него пледом и отвернулась, продолжая игру. Раб должен был вымаливать прощение. — Когда ты срываешься со своей цепи, я перестаю любить тебя. Кому это может нравиться?

— Но тебе не следовало напоминать мне о своём прошлом. Так что мы обменялись с тобой равными ударами. Не советую тебе навязывать впредь своих игр. Ты никогда не сможешь просчитать мою реакцию. И не мечтай, — он нежно гладил её бледное от освещения под морское дно