Хаски и его учитель белый кот. Том III - Жоубао Бучи Жоу

проронил ни слезинки.

Семь дней в собачьей клетке.

Он не плакал.

Его слезы лишь повод для насмешек зрителей.

Никто не сжалится над ним, да ему и не нужна жалость этих людей.

Пусть ему нестерпимо больно, пусть эта боль разрывает его внутренности, он выдержит это.

По-прежнему высокомерно взирая на него сверху вниз, Му Яньли продолжала допрашивать его:

— Что именно ты сделал с Чу Ваньнином?

От невыносимой боли у него начались галлюцинации.

Погрузившись в транс, он увидел Чу Ваньнина, который сотни лет спустя вознесся и стал бессмертным небожителем. В неизменно белых как снег одеждах, его лик был как прежде прекрасен, а духовная аура струилась и сияла неземным светом. Когда он был серьезен, его взгляд был льдинисто острым и строгим, а когда улыбался, строгость таяла, превращаясь в океан нежности.

— Никогда…

На мгновение Му Яньли впала в ступор, ее алые губы чуть приоткрылись:

— Что?

Сорванный голос Мо Жаня дрожал, когда он из последних сил прохрипел:

— Я оговорился. Я никогда… я никогда… не оскорблял наставника… — он поднял налившиеся кровью глаза, зрачки которых вопреки всему ярко сияли, — и не порочил память предков!

Он буквально разгрыз и выплюнул эти слова.

На лице потерявшей дар речи Му Яньли появилось странное выражение: казалось, она немного напугана и в то же время растеряна, однако эта женщина от природы была очень хладнокровной, поэтому мгновенный испуг и растерянность тут же были сокрыты под ледяной маской. После небольшой паузы, она сказала:

— Продолжай каяться в своих грехах.

Мо Жань закашлялся кровью. Казалось, его легкие были измельчены в порошок, а дыхание провоняло мерзким рыбным запахом крови.

Он лежал на земле, пережидая, пока пройдет невероятно сильная боль после допроса Воды Оправдания. Вся его одежда промокла от пота, лицо стало белее листа бумаги. Задыхаясь, он прижался щекой к земле, и растрепавшиеся грязные волосы скрыли его лицо.

Му Яньли невольно поддалась вперед, подойдя к нему на полшага.

Пристально уставившись на него, она повторила:

— Продолжай каяться в своих грехах.

— Нет грехов… — почти беззвучно пробормотал Мо Жань. — Можно судить.

Му Яньли приказала одному из подчиненных взять немного свежей крови Мо Жаня и нанести ее на искусно отлитую гирю, на которой было выгравировано три слова «заслуги и добродетели». Именно эта гиря использовалась для измерения добра, сотворенного человеком в жизни.

Взяв этот противовес, она бросила его на другую чашу весов.

Когда весы медленно закачались, все, за исключением Мо Жаня, уставились на золотую стрелку…

«Раздробление всех трех душ»… все еще «раздробление душ»…

Стрелка начала дрожать и хаотично двигаться из стороны сторону.

Раздробление духовного начала.

Несмотря на метания стрелки, она так и не ушла от отметки «Раздробление душ».

Сюэ Мэн крепче сжал лежащий на коленях Лунчэн, с мрачным выражением лица пристально наблюдая за весами. Он всеми силами старался держать спину прямо, так как боялся, что если хотя бы на миг позволит себе согнуться, вновь расправить плечи будет слишком трудно.

Он слегка дрожал, сжимающие Лунчэн пальцы совсем заледенели.

Прекрасные глаза Му Яньли не мигая смотрели на изменение положения стрелки золотых весов, которая, хотя и очень медленно, продолжала двигаться по шкале «Раздробление душ», почти достигнув ее верхней границы.

Небрежно взмахнув рукавом, Му Яньли холодно произнесла:

— Довольно, похоже, общее положение уже…

— Все еще движется.

— Молодой господин Сюэ…

Сюэ Мэн пристально посмотрел на нее и заговорил, несмотря на то, что его голос предательски дрожал, а он сам не был уверен в том, правильно поступает или нет.

— Стрелка еще движется.

— Почти остановилась, — ответила Му Яньли.

— Тогда будем ждать, пока остановится.

Их взгляды скрестились.

Через мгновение на безучастном лице Му Яньли появилась холодная и слегка язвительная улыбка:

— Хорошо, тогда подождем, пока остановится.

Беспощадное солнце так нагрело гравий, что над землей появилось серое марево.

Все, не сводя глаз с этой золотой стрелки, ждали, пока она остановится. Но, как ни странно, стрелка весов еще долго не могла найти точку равновесия…

Похоже она тоже не знала, какое решение вынести в отношении Мо Вэйюя, но, колеблясь в нерешительности, все же медленно склонялась в сторону смягчения наказания.

Видимо Му Яньли тоже еще не сталкивалась с подобными случаями. Она больше не проронила ни слова и, сжимая подол своего нежно-желтого платья, молча ожидала приговора божественных весов.

Костяшки пальцев Сюэ Мэна побелели. Он неотрывно смотрел на эту золотую стрелку, словно сейчас судили не жизнь Мо Вэйюя, а все те годы, которые он сам прожил рядом с ним.

От презрения до неприязни, от неприязни до принятия, от принятия до признания.

В конце концов, было ли это изначальное безразличие неправильным или неподобающе неправильным было то самое «брат»?

Он не знал.

С широко распахнутой душой и открытым сердцем он лишь вглядывался в эту стрелку, и все надежды, что у него остались, вкладывал лишь в один этот взгляд.

Не останавливайся.

Умоляю.

Продолжай двигаться вперед, вот же, смотри, осталось еще совсем немного…

Как бы в своей жизни ни ошибался этот парень, он ведь разбил свое духовное ядро, чтобы заставить отступить то многотысячное войско.

Как можно после этого назначить ему высшую меру наказания?

Как можно раздробить его души...

Немного. Еще немного.

До конца.

…

— Вырезание духовного ядра, — с каменным выражением лица произнесла Му Яньли. В момент объявления приговора эта женщина выглядела очень беспристрастной и хладнокровной. Ее хрупкая фигурка, облаченная в ярко-желтый наряд и омытая волнами золотого солнечного света, совершенно не соответствовала холодному ореолу ее личности, что, казалось, была вырезана изо льда и посыпана инеем.

Стрелка замерла.

Заостренный дрожащий конец теперь указывал на три слова «Вырезание духовного ядра».

Это и было окончательным приговором по делу образцового наставника Мо.

Му Яньли повернулась лицом к огромной толпе зрителей внизу и трибунам с представителями десяти самых влиятельных духовных школ мира совершенствования…

Их и правда было десять, ведь в Цитадели Тяньинь все еще сохранилась трибуна Духовной школы Жуфэн, на которой сейчас сидел всего один человек — облаченная в черные одежды Е Ванси.

За спиной у нее был старый колчан Наньгун Сы, а на коленях лежал навечно потерявший хозяина Наобайцзинь. Ее лицо было изможденным, однако глаза ярко блестели. Вместе со всеми она внимательно наблюдала за происходящим на судейском помосте.

Му Яньли объявила:

— Ясное небо — неподкупный судья, светлое зеркало правосудия подвешено высоко и всегда сможет отличить