Хаски и его учитель белый кот. Том III - Жоубао Бучи Жоу

три, то трижды… а если оно разбито на тысячу осколков? Собираетесь устроить ему казнь тысячи порезов[271.3]?! Линчевать его решили!

— Если оно действительно разбилось так сильно, то такова его судьба.

Сюэ Чжэнъюн онемел.

Судьба?

Вот это все было судьбой.

Внезапно он почувствовал себя очень нелепо и глупо.

Что такое судьба?

По воле судьбы он по ошибке вырастил и воспитал этого ребенка, приняв его за своего племянника.

Он принял этого ребенка как члена своей семьи, дал ему наставника, дом и семью. Однако какая судьба была изначально ему предназначена?

Брошенный отцом ублюдок, который с малолетства не ел досыта и вместе с нищей матерью попрошайничал и зарабатывал на пропитание уличными представлениями.

Когда умерла его мать, этот хилый малыш остался совсем один и был вынужден на себе тащить разлагающийся труп матери, чтобы своими руками похоронить в безымянной могиле то единственное тепло, что согревало его в жизни.

Не счесть сколько раз этого ребенка били и бранили, его закрывали в собачьей клетке, его оклеветали и посадили в тюрьму по ложному обвинению.

Все ждут от мира справедливости, однако с самого рождения именно к нему судьба была особенно несправедлива…

Почему в этих краях отпрыски знатных родов утопают в роскоши, выменивая целые состояния на улыбки продажных красавиц? А другие, что рождены в бедности, лишены всех благ и обречены всю жизнь мыкаться по белу свету? Для этих людей черви — еда, небо — крыша, а циновка — дом.

Отчего одним можно вести себя с матерью как избалованные дети и не беспокоиться ни о чем? А другим приходится тащить останки своей умершей матери к богатому дому, чтобы услышать в ответ на мольбу о помощи: «если тебе на роду написан метр, не стоит просить о трех»?

Почему некоторые не достойны даже самых простых похорон. А кто-то уже рожден знатным и богатым.

Это несправедливо.

Когда судьба так несправедливо обрушивается на тех, кто и так находится в самом низу, когда один указ о корректировке цен может забрать у них самого близкого человека…

Где тут справедливость?

Все они просто живые люди из плоти и крови, так как тут можно не затаить в своем сердце ненависть, как можно отстраниться от случившегося и с легкостью простить и отпустить.

Пусть этот ребенок ошибся в жизни, пусть он не его плоть и кровь, пусть судьба сыграла с ним злую шутку… когда он думает обо всем этом, его сердце все равно болит за него.

Сюэ Чжэнъюн закрыл глаза и пробормотал:

— Это слишком жестоко. Боюсь, на этот раз при вынесении решения Божественные Весы не учли, что его духовное ядро уже разорвано… а это в сотни раз хуже, Му Яньли, — когда он поднял взгляд, его голос задрожал. — если хочешь взять кинжал и вонзать в его в сердце снова и снова, это в сотни раз хуже.

— …

Между небом и землей все прозрачно и ясно, а в Цитадели Тяньинь все строго по закону и справедливости с пристальным вниманием к каждой мелочи.

Сюэ Чжэнъюн поднял голову и посмотрел на медленно проплывающие мимо густые облака.

— Ладно, теперь он заплатит за свои преступления и рассчитается с этим миром по всем своим долгам.

Поднялся ветер.

У Сюэ Чжэнъюна вдруг сдавило горло.

— Но как насчет того, что этот мир должен ему… кто-нибудь отдаст ему этот долг... хоть кто-нибудь вернет его ему…

Глава 272. Цитадель Тяньинь. Страшна людская молва

Публичный суд наконец-то закончился.

Пусть кто-то подал голос в защиту преступника, а кто-то даже пытался оспорить вынесенное решение, результат остался неизменным.

За тысячи лет люди привыкли руководствоваться решением Божественных Весов Цитадели Тяньинь, которые издревле являлись неотъемлемой частью системы правосудия мира совершенствования. Никто еще не смог избежать присужденного наказания, и Мо Вэйюй, естественно, не стал исключением.

После того, как праздные зеваки были разогнаны и площадь опустела, Мо Жаня отконвоировали за пределы Цитадели Тяньинь к Помосту Покаяния.

Он был связан магическими путами, его окутывал барьер из заклинаний, а по периметру помоста стояла стража. Мо Жаню предстояло простоять здесь на коленях три дня и три ночи, вплоть до того дня, когда из его сердца вырежут духовное ядро, смиренно принимая насмешки, презрение и брань от проходящих мимо людей. Это и называлось публичное обнародование.

— Папа, мама, я хочу посмотреть на него.

В гостевых покоях Цитадели Тяньинь Сюэ Мэн не мог усидеть на месте. Когда он вдруг резко вскочил на ноги, госпожа Ван крепко ухватила его за рукав и заставила снова сесть.

— Не ходи, — сказала она. Эта женщина редко проявляла твердость характера, но на этот раз она была непреклонна. — Не нужно ходить к Помосту Покаяния. Не надо тебе на него смотреть.

— Почему?! Я просто… просто…

Госпожа Ван покачала головой:

— Прямо сейчас существование Пика Сышэн под угрозой, так что мы не сможем защитить тебя. Сколько человек сегодня призывали распустить наш орден? Тебе и твоему отцу нужно сохранять хладнокровие, не выделяться и не лезть на рожон. Если Пик Сышэн постигнет беда, то у Юйхэна и Жань-эра просто не останется путей для отступления.

Ошеломленный ее словами Сюэ Мэн спросил:

— А что если кто-то будет бить его или бранить? Я не понимаю, как так вышло с тем нападением марионеток Вэйци Чжэньлун… Почему он способен распустить их… но… — Сюэ Мэн зарылся лицом в ладони и влажным от подступивших слез голосом продолжил, — но в тот день он действительно спас всех нас… Почему те, кто даже не был там тогда, те, кто не знает, с чем нам пришлось столкнуться, полагаясь на одну точку зрения, будут обращаться с ним так.

Почему?

Сюэ Мэн не понимал. Он был слишком чист сердцем.

Но госпожа Ван все понимала, так же, как все понимал и Сюэ Чжэнъюн.

Цитадель Тяньинь была мерилом справедливости мира совершенствования… Если такой нерушимый утес возвышается над миром на протяжении тысячелетий, мало кто задумается, почему именно этот орден определяет, что такое справедливость, и возможно ли, что он тоже может ошибиться. Учитывая такой непререкаемый авторитет и влияние, даже если кто-то и посмеет подать голос против, его будет очень легко подавить.

Мо Вэйюй — преступник. И раз уж он считается преступником, любой может оскорблять его и издеваться над ним. Потому что преступника принято бить и бранить. Плевок в его сторону — уже благое дело,