Давно закончилась осада... - Владислав Крапивин
Шрифт:
Интервал:
— Валяй, обретай морскую практику, — сказал папа.
Мама, правда, удивилась:
— А почему парусная прогулка ночью?
— Потому что в это время всегда ровный ветер, — вывернулся Оська. — северо-западный бриз.
Но впереди был еще целый день. И Оська помчался к развалинам бастиона номер семь, который враги когда-то называли “Каменный лев”.
Компания была в сборе. Укрывались от нарастающей жары в бастионном подземелье. Мамлюча — в новой просторной тельняшке и с большущей серьгой-полумесяцем в ухе — под лампочкой зашивала разодранную рубашку чумазого Гошеньки. Вертунчик раскладывал на каменном полу многочисленных ольчиков: патронные гильзы, крабьи клешни, стеклянных гномиков, старинные монетки и осколки древних греческих амфор.
Гошенька сидел рядом и убеждал Вертунчика, что столько ольчиков у одного человека быть не может: они со своим волшебством запутаются между собой.
— На тебе вон еще и браслеты всякие, как на папуасе!
— У меня же просто коллекция! А главный ольчик — вот! — Вертунчик вытащил из-под желто-красной полосатой юнмаринки (буква Y, “Янки”) дырчатый зеленый камешек на шнурке. Такие камешки назывались “морские бусинки”, их собирали на пляжах и делали из них ожерелья.
Вовчик и Бориска возились с “машиной времени”. Две трехлитровые шарообразные бутыли из-под вина “Изабелла” они соединили железной муфтой и укрепили муфту на дюралевой оси. Эту ось изобретатели заново (который уже раз!) привязывали к двум диванным пружинам, установленным на деревянной площадке.
“Ось-качалка”. Ее колебания должны были сказаться на работе песочных часов — на движении песка, который перетекал из бутыли в бутыль. Как именно скажется, было пока неясно. Однако во многих книгах написано, что пространство и время неразделимы, значит, колебания временн о го (песочного) потока могут вызвать изменения в природе нашего пространства и открыть проходы в его нерушимых до сей поры границах.
Это была Оськина идея. Вовчику и Бориске она пришлась по душе, и они воплощали ее в жизнь
Норик стоял рядом и помогал воплощать. Раскручивал моток проволоки и давал советы.
Он заулыбался навстречу Оське. Оська протянул ему бинокль. Норик шепнул “спасибо” и перестал улыбаться.
Никто не стал трогать бинокль и говорить “дай посмотреть”. Все знали, зачем он Чипу.
Мамлюча бросила зашитую рубашку Гошеньке и сказала, что сейчас пойдут купаться за Стеклянный мыс.
— Ты, Оська, только не кидайся больше спасать всяких балбесов как очумелый…
— А если опять застрянут?
— Ну, осторожнее хотя бы. Пузо не обдирай.
— Ладно… Я его случайно ободрал. Вообще-то я обычно в любую щель без царапин могу пролезть. И выбраться из любой… тесноты. Индейским способом. Нас Ян Янович в походе учил, учитель наш. Вот давайте, свяжите мне руки и ноги, и я через пять минут освобожусь!
Сперва решили попробовать. Но Вовчик и Бориска не дали веревку, которой привязывали ось. А связывать проволокой Мамлюча не разрешила. “Нечего тут зверство устраивать!” И Оська в глубине души был рад. Еще ведь неизвестно — освободился бы или нет?
— А ты, Чип, — велела Мамлюча, — больше не заплывай к черту на кулички. А то случится какая-нибудь сердечная аритмия…
— Да ничего не случится! У меня уже все почти прошло.
Норик не раз убеждал ребят, что сердце у него идет на поправку.
— Врачи говорят, что с возрастом все само собой ста-би-ли-зи-ру-ет-ся… Хотели раньше операцию делать, а теперь раздумали.
— А пока не ста-ли-би… Язык сломаешь! Пока не это, держись рядом. Чтобы в случае чего вытащить тебя за уши. Иначе — во! — Мамлюча показала крепкий коричневый кулачок.
Чипа с грубоватой ласковостью опекали. Он не обижался. И сейчас не обиделся. Сказал только, что в соленой воде потонуть практически невозможно по причине ее большой плотности.
— Я даже в пресной-то не тонул ни разу, у нас в Среднекамске. — И опять погрустнел. Мамлюча взяла его за плечо, что-то шепнула в ухо. Чип слегка улыбнулся.
— Свистать всех наверх! — скомандовала Мамлюча.
— Подожди! — в два голоса завопили изобретатели. — Дай мы запустим машину! — Бориска добавил: — Пусть работает, пока мы гуляем. — А Вовчик: — Вот увидите, когда мы придем, что время бежало здесь быстрее, чем снаружи. Или медленнее — Он повернул тяжелую от песка бутыль-колбу донышком вверх.
Оська потрогал на груди шарик. Сжал в кармане барабанщика. Оглянулся на Норика. Шепотом сказал Вовчику и Бориске:
— Неважно, быстрей или медленней. Главное, чтобы оно работало на нас…
Оба понимающе наклонили белобрысые головы — одна с локонами и пробором, другая косматая.
…Потом все шагали по горячим от солнца улицам, прыгали по каменным трапам — загорелые, вольные, беззаботные дети приморского города. Казалось, что беззаботные. Тем, кто смотрел на них. Взрослые не знали о заботах угловатой девчонки с атаманскими повадками и пятерых быстроногих пацанов. Не знали о конструкторских муках Вовчика и Бориски; о страхах Вертунчика, которому каждую ночь снилось, что у него умерла бабушка (а она и правда могла умереть, несмотря на волшебную силу многих ольчиков внука, потому что была очень старая). Не знали о горькой жизни Гошеньки, у которого одинокая пьющая мамаша орала каждый день, что отдаст “сопливого бродягу” в интернат. Не знали про горькие думы Мамлючи, чей отец недавно ушел из дома. И про боль Норика, про суровые планы Оськи не знали тоже.
Впрочем, про Оськины планы никто и не должен был знать. Даже Норик. Иначе вцепился бы намертво: “Я с тобой!” А разве ему можно туда — с его-то “порогом”…
— Норик! — окликнул Оська. И на ходу рассказал про старинный сигнал ИО. Сигнал тех времен, когда жив был бриг “Даниэль”.
Норик ничего не сказал, только взял Оську за руку. И так они пошли рядом — “соединенно”.
Снова было похоже на сон. Даже больше, чем тогда, в настоящем сне. Там гудел моторами современный катер, а сейчас бежала под ровным “северо-западным бризом” двухмачтовая гафельная шхуна. Как в каком-нибудь фильме про пиратов. Уже обошли маяк на Казачьем мысу, и теплый ночной ветер дул теперь не в лицо, а в спину и левый бок. “Бакштаг левого галса”, — подумал Оська.
“Маринка” не спеша обгоняла пологие невысокие волны. Иногда на волнах смутно светились пенные гребешки.
Ветер ставил торчком воротник юнмаринки, прижимал ее к спине. Иногда Оську дергал озноб. Но не от теплого ветра, а от нервов.
“Господи, неужели теперь это не сон? Неужели мы правда идем на перехват?”
“Идем на перехват” — это тоже были слова из кино или книжки про морские приключения. Оська постеснялся бы сказать их вслух, но… как ни крути, “Маринка” действительно шла на перехват грузового теплохода “Согласие”. И тихо бурлила вода, и пахло солью, и, как в недавнем сне, долетал с берега еле слышный стрекот ночных кузнечиков. Или казалось?
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!