Давно закончилась осада... - Владислав Крапивин
Шрифт:
Интервал:
— Нельзя, — серьезно сказал Ховрин. — Я понимаю, но нельзя. Судно же под арестом. Сейчас его конвоируют в гавань погранзоны…
— Жалко барабанщика.
— Жалко… Но, значит, такая у него судьба, Он сделал все, чтобы спасти тебя, и… ушел… Ах, какая досада!
— Что?
— То, что сразу мы не знали твою историю. Надо было там же внести в протокол. Теперь попробуй доказать, что этот подонок хотел утопить тебя с контейнером.
— Не все ли равно?
— Можно было бы впаять ему еще одну статью: покушение на жизнь несовершеннолетнего.
— Да он же все равно покушался! Когда стрелял в меня!
— Не стрелял он, не успел. Это я выстрелил. А он теперь будет говорить, что хотел только попугать…
— А мне показалось, что выстрелил, — с сожалением пробормотал Оська.
— В такой момент чего не покажется…
— Ховрин… Знаешь, как обидно было умирать? Главное, совсем рядом со своими. И ты недалеко, и яхта у борта, а никто не слышит, как я мычу… — Оська всхлипнул.
Ховрин не стал утешать. Сел рядом, положил Оськину голову себе на колени, стал гладить волосы. Оська глотнул слезы и прошептал:
— Я только не понимаю: почему он меня сразу не кинул за борт. Со скобой на шее… Меньше возни было бы.
— Наверно, рассчитал: если откроется, его не смогут обвинить в убийстве. “Я, — скажет, — просто привязал мальчика к контейнеру, чтобы шума не было…” Всех убеждал бы в этом… а может, и себя…
— Ховрин, а вот такие, как он… они люди?
— Увы. Как ни странно, да… Только другой породы… Хорошо, что он не успел выстрелить. Мог бы и попасть. Что я сказал бы тогда твоим родителям?.. Господи, а что я скажу им теперь?
— Ничего. Прокатились на яхте… Я маленько ободрался, зацепился за трос.
— Сегодня — ничего. Завтра — ничего. А потом все станет известно. Я же не могу не дать материал в газету. А тебе, наверно, придется давать показания, ты один из главных участников… Мама и отец после этого не подпустят тебя ко мне на полмили…
— Ховрин, ты же ни при чем! Я сам полез на “Согласие”… Можешь даже отлупить меня за это линейкой!
— Спасибо за разрешение.
— Ховрин… а с мамой Норика и с другими теперь что будет? Их… куда?
— Сперва, наверно, поселят на погранбазе. А там будет видно…
— Их не выдадут?
— Едва ли. После истории с контейнером наше правительство не захочет выглядеть пособником убийц…
— А когда Норик сможет увидеть маму?.. Ховрин, ты чего молчишь?
— Ось…
— Что?!
— Не вскакивай… Я сразу хотел сказать, да не решался…
— Что?! Они убили ее?!
— Нет, что ты! Но ее и еще двух женщин не оказалось среди арестованных.
— А где они?!
— Те, кто был в контейнере, сказали, что этих троих отделили еще при посадке. Увели куда-то…
Вот так… Минуту назад была в Оське усталая радость победителя, и разом — нет ее! Только боль в затылке и ободранных ладонях. Только опять гадкий запах во рту. Только…
— Оська! Только не вздумай снова слезы пускать!
“Слезы, не слезы — какая разница? Это ничего не изменит. Ни-че-го…”
Между кокпитом и бортом была неширокая полоса палубы. Оська лег на нее грудью. Свесил руки и голову. Внизу, в метре от палубы, бежала назад бурливая вода. Зыбь по-прежнему подымала и опускала “Маринку”, только быстрее, чем ночью — потому что шла навстречу. Потом сделали поворот, и ветер опять стал почти попутным. Вода была зеленой и прозрачной, потому что совсем рассвело. Открылся Город. Из-за него выплывало золотое солнце.
Каким праздничным, каким победным был бы этот рассвет, если бы…
А теперь что? Теперь еще хуже, чем прежде. Раньше хоть было точно известно — везут в Цемесск. А теперь где искать ее, маму Норика? После того, что случилось, упрячут неизвестно куда.
“Это я виноват…”
Видимо, сказал это Оська вслух.
— Ни в чем ты не виноват. Наоборот.
— Ага. Скажи еще: “Ты сделал все, что мог”.
— Ты сделал все, что мог. Даже больше…
— Норику от этого будет не легче.
— Да. Но тебе должно быть легче.
— С какой стати? Если ему плохо… Что я ему скажу?
— Пока ничего не надо говорить. Сперва попытаемся что-то узнать… Может, все еще повернется по-хорошему.
Но Оська не верил, что повернется по-хорошему. Раз уж сорвалось, покатится под уклон. Всё хуже, хуже…
Но почему вышло именно так ? Может, потому, что он потерял барабанщика?
А если бы не потерял? Не все ли равно… Оська чувствовал, что злые дела множества взрослых людей сильнее волшебства всех на свете ольчиков… если даже верить в это волшебство всерьез…
Шарик на цепочке вдавился в Оськину грудь. Оська повозился, вытащил шарик, зажал в кулаке. Гладкая бусина быстро затеплела. Словно даже толкнулась в ладони…
“И ты не можешь помочь, — без упрека, устало сказал ему Оська. — И Даниэль…”
Но все же где причина неудачи? Ее не могло быть! Оська же чувствовал! Всё шло по велению доброй судьбы! Даже машина времени работала на успех! В неудаче была дикая неправильность — словно нарушение законов природы!
А может, все это опять сон?
…— Ховрин, — сказал из рубки девичий голос, — тебя на связь. Подойди.
— Кто?
— Командир Юра…
Ховрин легко хлопнул по Оськиной спине.
— Подожди. Не вздумай кидаться за борт. Я сейчас…
Миновали маяк на Казачьем мысу. Потянулся желтый берег с развалинами древнегреческого полиса. Солнце брызгало навстречу. Оська закрыл глаза…
— …Ось…
— Что? — И глаз не открыл.
— Ось… — осторожно сказал Ховрин. — Юра сообщает: те трое нашлись… Да тихо ты! Черт… Как пружина… Их держали почему-то отдельно, в трюмном отсеке. Теперь они все вместе…
— И она ?
— И она… Капитан раскололся. Кричит: “Я не виноват, меня заставили, мне угрожали!” Все валит на боцмана, который оказался и не боцман вовсе, а начальник конвоя… Ось, а вот это не надо. Теперь-то зачем реветь? Не смей.
— Буду… — И Оська уткнулся носом Ховрину в грудь.
Минут через двадцать подошли к пирсу. Здесь стояли катера и парусники Ковалевского яхт-клуба.
Еще издали Оська увидел Норика. Тонкую фигурку в желтом, с черным кругом на груди — будто мишень.
Как он узнал? Как отыскал эту загородную базу? На чем приехал в такую рань?
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!