Белое дело в России: 1917-1919 гг. - Василий Цветков

Но помимо «официальной» оппозиции со стороны зарегистрированных в Омске общественных организаций нельзя не заметить участия в подготовке «переворота» «неформальных» групп сибирской «элиты». Своеобразным продолжением традиций «каргаловского кружка» стала деятельность политического салона М. А. Гришиной-Алмазовой, супруги отставного военного министра, вынужденного выехать на Юг осенью 1918 г. По оценке одного из участников «переворота», начальника разведотдела штаба 2-го Степного Сибирского корпуса капитана И. А. Бафталовского, «все чего-то ждали, хотели каких-то перемен, таили в душе мысли о преступной деятельности власти, но никто не решался смело и честно сделать первый шаг в направлении ее свержения. Первая смелая мысль по этому волнующему вопросу была брошена в салоне мадам Гришиной-Алмазовой… с течением времени этот гостеприимный и уютный салон становится интимным политическим центром, объединяющим военные и политические течения правого оттенка. Здесь можно было встретить членов Сибирского правительства с министром финансов И. А. Михайловым во главе (примечательный факт. – В.Ц.), представителей Ставки, генерала А. И. Андогского (начальник Николаевской военной академии. – В.Ц.), видных политических и общественных деятелей и доблестных молодых офицеров, тянувшихся в этот Русский дом в надежде найти исход из «политической волчьей ямы», в каковую увлекали Сибирь национальные предатели».

Сущность омских политических салонов довольно верно отметил занимавший при Колчаке должность генерала для поручений генерал-майор М. А. Иностранцев: «В самом Омске, скорее всего, господствовало правое и даже монархически-реакционное (политическое настроение. – В.Ц.). Было несколько салонов, в которых, как и подобает, главными действующими лицами являлись или женщины, или офицеры, преимущественно из кавалерии и казаков, считавшие, что никакой революции в России не было, а был военный бунт, который не был подавлен лишь вследствие слабой власти, растерянности и преждевременного, как они полагали, отречения Императора от престола. Все эти элементы держали себя вполне по-старому, открыто смеялись над демократическими идеями и учреждениями и, зачастую, не стеснялись открыто высказывать мысли о необходимости полного возвращения к старому порядку. Но это были… большей частью наносные из Европейской России элементы или же офицеры Сибирского и других казачьих войск». Характеристику настроений салона Гришиной-Алмазовой вполне дополняет факт убийства на одном из вечеров офицера, якобы за оскорбительное поведение во время исполнения гимна «Боже, Царя храни».

«Смелый и решительный план переворота, зародившийся в головах кучки патриотов, – продолжал Бафталовский, – начал медленно осуществляться в своих подготовительных работах и действиях; детальную разработку этого акта, с

технической стороны, взяли на себя: генерал Андогский, первый генерал-квартирмейстер Ставки полковник Сыромятников и прибывший из Добровольческой армии полковник Лебедев. К ним присоединились в качестве помощников представители Штабов: Сибирской армии – капитан Буров и 2-го Степного Сибирского корпуса – капитан И. А. Бафталовский. Финансирование государственного переворота взял на себя министр финансов Михайлов, который действительно выдавал щедрой рукой необходимые средства». То, что из членов правительства наиболее активную роль в низложении «уфимской группы» суждено было сыграть именно Михайлову, подтверждалось его негативным отношением к возникновению Директории, к работе Уфимского Государственного Совещания. Но называть его категоричным сторонником «правых» взглядов неправомерно. Его сотрудничество с эсерами, участие в работе Челябинского Совещания показывало, что он был сторонником единоличной власти с обязательной опорой на общественную поддержку, а не власти узкопартийной, на которую, как считалось, опиралась Директория.

Согласно «плану переворота», предполагалось «арестовать Авксентьева, Зензинова и Аргунова и, создав исключительно политически тяжелую обстановку, поставить остальных членов Правительства правого толка в такое положение, при котором они вынуждены были бы по собственному сознанию согласиться на необходимость сосредоточить всю власть – как военную, так и гражданскую – в руках одного лица». Показательно, что заговорщики использовали, в общем, не оригинальную схему «переворота», а схожую с той, которую предполагалось применить летом 1917 г., накануне выступления Корнилова. Вероятно, что эту схему продвигал именно Лебедев, один из лидеров Союза офицеров, готовивших «корниловщину». В 1917 г. Керенского и правительство предполагалось «поставить перед фактом» выступления военных с требованиями усиления власти, ликвидации Петроградского совета и создания Совета народной обороны. И в 1918 г., для придания максимально возможной (в тех условиях) легальности, предполагалось не свержение правительства или арест всех членов Директории, а только «постановка в положение», при котором министрам невозможно уклониться от фактической поддержки заговорщиков и создания новой власти.

Также как летом 1917 г. «национально-патриотическая общественность» выдвигала на ведущие позиции Л. Г. Корнилова, так и осенью 1918 г. на эти же позиции выдвигался военный министр, вице-адмирал А. В. Колчак. Считать его непосредственным организатором и тем более исполнителем заговора нельзя. Но, по справедливому замечанию Бафталовского, во время подготовки «переворота» будущий Верховный Правитель России «дал свое принципиальное согласие на принятие всей полноты власти при том непременном условии, чтобы таковая была ему вручена специальным актом Временного правительства, а не захватом власти». Об этом же писал в своих воспоминаниях бывший глава Административного Совета Временного Сибирского правительства И. И. Серебренников. Отметив желание Колчака не «задерживаться в Омске» и «в не так далеком будущем проследовать на Юг, к Деникину», высказанное им в приватных беседах накануне «переворота», он тем не менее считал, что «Колчак был осведомлен о заговоре и дал заговорщикам свое согласие принять на себя бремя диктатуры», поскольку «без этого предварительного согласия адмирала устроители переворота едва ли рискнули бы совершить таковой». По точному замечанию Серебренникова: «Директории противопоставляли диктатора – таким представлялся выход из создавшегося положения». «Создавалась такая обстановка, которая вела к перевороту: справа желали видеть в Омске, как можно скорее, диктатуру; слева делали все возможное к тому, чтобы ускорить ее появление».

Ход «омского переворота» достаточно хорошо известен и отражен в источниках и историографии. Роль исполнителей взяли на себя сибирские казаки. Офицерами партизанского отряда войскового старшины И.Н. Красильникова в ночь с 17 на 18 ноября были арестованы социалисты-Директоры Н.Д. Авксентьев, А. А. Аргунов и В.М. Зензинов, а также товарищ министра внутренних дел Е. Ф. Роговский. Предполагавшиеся контрмеры со стороны командира 2-го Степного корпуса генерал-майора А. Ф. Матковского (вр. и. д. командующего Сибирской армией) были нейтрализованы офицерами-заговорщиками из его штаба. После того как организаторы ареста (вр. и. д. начальника Сибирской казачьей дивизии полковник В. И. Волков, командир 1-го сибирского казачьего полка войсковой старшина А. В. Катанаев и сам Красильников) добровольно явились на квартиру к министру юстиции Старынкевичу и «передали себя в руки правосудия», арестованные члены правительства были отпущены. Никто из задержанных не пострадал. Одновременно был разоружен «отряд особого назначения» Роговского, сформированный (при участии эсеровской партии) для охраны Директории.