Башня у моря - Сьюзан Ховач

– Нет, если мама с папой и сестренки приедут, то я бы предпочла ирландскую свадьбу в Кашельмаре. Ведь здесь будет мой дом, правда? К тому же если я выйду замуж в имении, то все в долине познакомятся со мной, когда присоединятся к празднику.

Эта точка зрения, к несчастью, вызвала новые споры с моей матерью, которая настаивала, что список гостей должен быть ограничен близкими родственниками и местными джентри.

– Почему такие ограничения? – удивился я. – Зачем замалчивать нашу свадьбу, будто ты ее стыдишься? У Керри будет наилучшая свадьба, какой может желать девушка.

Мать больше не стала возражать против гостей, но тут же возразила против празднования свадьбы в Клонарине.

– Куда как пристойнее праздновать в Голуэе, – объяснила она.

– Я хочу, чтобы обряд совершил отец Донал.

Мне нравился отец Донал, который считал самым естественным делом в мире мое желание стать католиком и говорил мне о моей новой вере именно то, что я хотел услышать. Тетя Маделин постоянно твердила о догмате – навевала такую скуку, что я чуть не плакал, а отец Донал рассказывал о литургическом годовом цикле, различных видах мессы и даже составил для меня список правил, чтобы я знал, когда полагается зажигать свечу, когда читать новенны, когда коленопреклоняться. Лучшее в католицизме (несмотря на его пышную мистику, цветастость и помпезность) – это его практичность, насыщенность правилами применительно не только к каждому религиозному положению, но и к повседневной жизни. Мне нравилась идея правил, которым ты должен подчиняться, – вероятно, из-за того, что я так долго жил беспорядочной жизнью, но независимо от причины мне были близки принципы католической церкви, и я только огорчался, что не открыл их раньше.

Первое причастие я принял шестнадцатого ноября, и, хотя пригласил на него мать, она отказалась прийти.

– Я буду на твоем венчании, – заявила она, – но в остальных случаях с моей стороны было бы некорректно заходить в любую церковь, будь то протестантская или католическая. Я бы чувствовала себя лицемеркой, а мне не хочется лишний раз думать о том, что я отлучила Максвелла от его церкви.

Драммонд никогда не беседовал со мной о религии прежде, не говорил и сейчас. Он был слишком занят подготовкой к приезду Галахеров, а мать снова учинила кавардак в доме – принялась переоборудовать часть чердака под гостевые комнаты. Те гостевые комнаты, что находились в западном крыле, теперь отвели мне и Керри, и мы с удовольствием вытаскивали оттуда уродливую мебель и отдавали распоряжение содрать со стен жуткие обои. После этого началось самое интересное. Самую большую комнату, которую мы решили превратить в спальню, покрасили в цвет нарциссов, а гостиную – в белый и в зелень изумрудного оттенка. Мне очень понравилось. Потом заказали кровать с четырьмя столбиками, а Керри набросала эскиз муслиновых занавесей – белых с красными шишечками. В спальне имелась ниша, идеально подходящая для молельни, а вскоре мы уже проводили счастливые часы за каталогом дублинского магазина, специализирующегося на религиозных принадлежностях. Мы заказали серебряное распятие, а потом большую статую Мадонны с Младенцем и репродукцию в позолоченной раме картины Холмана Ханта «Свет мира», которая показалась мне великолепной, лучше любых пыльных классических картин. Нам понравилась статуя. На Мадонне был традиционный голубой покров, и Она выглядела пухленькой и счастливой, как Керри, а Младенец Христос был такой радостный и явно с характером. И наконец, в качестве последних штрихов мы купили алое алтарное облачение, украшенное фигурой святого Патрика. Керри приобрела две толстенные сиреневые свечи, распространявшие при горении великолепный аромат, а еще мы заказали шесть комплектов четок.

– Потому что я свои всегда теряю, – объяснила Керри. – И ты наверняка тоже будешь.

Я не помнил, когда мне было так хорошо.

– Странно, Нед, насколько твой вкус отличается от моего. Наверное, это влияние Керри, – вот все, что сказала мне мать.

Я понять не мог, почему она не может допустить, что у меня есть собственное мнение, но мне было все равно. Я уже не обращал внимания на ее слова – просто наслаждался жизнью.

О Драммонде я не думал. Встречаясь, мы обменивались вежливыми словами, но я тут же забывал о нем, когда он исчезал с моих глаз. Я решил подумать о нем позднее, после свадьбы, а пока праздновал мою великую победу над ним, и меня заботило только одно: я хотел хорошо проводить время.

– Нед, что ты будешь делать, когда вырастешь? – спросил у меня как-то Джон.

– Я уже вырос! – со смехом ответил я. – И пока я ничего не собираюсь делать, только наслаждаться жизнью!

– Я тоже буду наслаждаться жизнью, – уверенно заявил Джон. – Я решил навсегда остаться в Кашельмаре и приглядывать за садом. Мистер Уотсон сказал маме, что он больше ничему меня не может научить, а это означает, что я тоже вырос, правда? Тебя он уже не учит, и ты говоришь, что вырос. Наверно, когда наставник уезжает, это означает, что ты вырос.

– Когда тебе будет столько, сколько мне, тогда ты сможешь сказать, что по-настоящему вырос.

– Почему? Читать я уже умею. Хочешь, тебе почитаю? Я могу прочесть тебе «Золушку».

– Ты ее можешь читать только потому, что выучил наизусть, – жестоко возразила Джейн. Ей уже исполнилось семь, и она по-прежнему нянчилась с Озимандией и рисовала акварелью. Еще она вела дневник, как и моя мать, и хвасталась, что записывает имена всех, кто ее обидел, чтобы Господь в день Страшного суда смог воспользоваться ее списком. – И что такого особенного в том, чтобы быть садовником? – презрительно добавила она. – Я, когда вырасту, стану доктором – буду зверьков лечить. Или буду рисовать картинки, и люди назовут их гениальными. А может, буду и то и другое.

– Джейн, ты такая необычная! – воскликнула Элеонора. – Что скажет твой муж?

– У меня не будет мужа, – ответила Джейн. – Думаю, муж мне не понадобится. Я найду какого-нибудь хорошего человека, вроде мистера Драммонда, он будет мыть мне кисти и помогать готовить кошачью еду.

– А у меня муж будет, – твердо заявила Элеонора. – Только я выйду замуж не в шестнадцать лет, как Нед, потому что все говорят, что это неподобающе. У меня будет дом за городом и дом в Лондоне, так что доход моего мужа должен быть не меньше десяти тысяч в год, потому что жизнь в Лондоне требует больших денег, а мне понадобится собственная карета, чтобы наносить визиты. Может быть, у нас будет дом и в Шотландии. У всех лучших людей есть дома в Шотландии, и у меня будет большой круг самых дорогих друзей, которые при подготовке к приемам будут говорить: «Ой, нужно пригласить Элеонору, иначе вечер провалится». Для нас будут открыты все лучшие дома, а каждый вторник я буду устраивать вечер и надевать темно-синее платье со страусиными перьями, и все политики будут приезжать, чтобы обсудить со мной насущные вопросы.

– Десять тысяч в год – это неплохо, – со смехом сказал я, – но все остальное скучновато.

Я понятия не имел, каким будет мой ежегодный доход, но очень хорошо знал, что с удовольствием трачу деньги. Я заказывал шампанское ящиками и огромные запасы еды для наших гостей. Раздал подарки всем моим слугам, подарил большую сумму Клонаринской церкви, чтобы отец Донал мог построить часовню Богородицы. Мать предупреждала меня, что я должен экономить, но я не обращал на нее внимания. Я делал только то, что мне нравилось.