Башня у моря - Сьюзан Ховач

Свадебное платье Керри было готово. Портные закончили мои новые костюмы. Кашельмара гудела, как громадный улей, и я уже представлял себе, как она расходится по швам от веселья.

Приехали Галахеры.

– Мама в ужасном состоянии, – по секрету сообщила мне Керри. – Она не осмелилась высказать папе, но зла на него за то, что он не сообщил ей раньше про твою маму и мистера Драммонда. Она даже спросила меня, в самом ли деле я хочу выходить за тебя, и сказала, что еще есть время отказаться. Бедняжка-мама! Как печально видеть, что все эти люди беспокоятся о нас!

В те дни я реже видел Керри: мы оба слишком много времени уделяли своим семьям, гостям и свадьбе. Я уже давно смирился с необходимостью ждать, когда понял, что мы вскоре поженимся, но смирение в теории гораздо легче, чем на практике, и если я оставался с ней наедине, то становился раздражительным и напряженным. Я попытался все ей объяснить, чтобы у нас не возникло недопонимания, но для нас обоих это было нелегко. К декабрю мы уже не знали, как прожить последние пять дней до свадьбы.

Мистер Галахер обладал блестящим чувством юмора, он привез нескольких родственников из Америки, а вскоре приехали и еще – из графства Уиклоу. Для всех них места в Кашельмаре не хватало, но родственники Драммонда из О’Мэлли проявили гостеприимство, так что проблему вскоре решили. У Элеоноры и Джейн появились подружки, с которыми они теперь могли играть. Но Элеонора страдала застенчивостью, она предпочитала читать в своей комнате, а Джейн, непривычная к обществу ровесниц, считала гостей младенцами. Что думала обо всем этом моя мать, могу только догадываться. Принимать родственников Галахеров ей было совсем не по сердцу, но она скрывала свои чувства. Я решил, что благодарить за это нужно Драммонда.

Я пригласил на свадьбу сыновей Драммонда, и, к моему удивлению, они оба приняли приглашение. Я с радостью снова увидел Дениса, у нас состоялась волнительная встреча, но я не мог понять своего отношения к молодому Максвеллу. Он был не похож на отца, но в то же время больше напоминал его, чем Денис. Максвелл был воспитан, правильно говорил, но в нем чувствовалась какая-то жесткость, так мне знакомая, а гордыня делала его обидчивым.

– Твой отец будет рад тебя видеть, – сказал я.

– Сомневаюсь, – ответил он, – нам не о чем говорить. Я вернулся, чтобы выразить вам почтение, лорд де Салис, и показать, что у меня нет никаких недобрых чувств. Насколько я знаю, вы подружились с моим братом, когда он был здесь.

Я попросил его называть меня по имени, как это делал Денис, но он отказался. Несмотря на все его усилия казаться дружелюбным, он предпочитал держаться от меня подальше, пока не узнал меня лучше.

– Ты не думаешь вернуться когда-нибудь жить в долину? – поинтересовался я.

– Не при жизни моего отца. Сейчас же я предпочитаю оставаться клерком в Дублине.

– Разве не лучше быть самому себе хозяином, обрабатывать собственную землю?

– Лучше. И когда-нибудь, когда мой отец умрет, именно этим я и займусь.

– Ты не очень-то любишь отца.

– А с чего мне его любить? Разве он нас любил? Он болтать любил, корчил из себя ирландского героя, а в конечном счете превратился в преступника, бросил жену и детей без гроша. Я остался единственной опорой матери и сестер на многие годы, потому знаю, о чем говорю. Он лишил нас дома и разбил сердце матери, вынудил меня заниматься этой треклятой работой в городе, где я весь день сижу в душной комнате перед толстенными книгами и столбцами цифр. Потом он возвращается из Америки, живет на деньги богатой женщины – вы уж меня извините – и имеет нахальство посылать нам время от времени немного ваших денег. Поверьте мне, лорд де Салис, я его никогда не прощу. Никогда! Думаю, ему хватит ума не просить меня об этом, пока я здесь.

Хватает ли Драммонду ума, сказать было невозможно, но вскоре я заметил, что он снова ищет дружбы со мной, а это, в свою очередь, означало, что успеха с сыновьями ему добиться не удалось. К счастью, я был очень занят – до свадьбы оставались считаные дни, – а потому у меня имелось множество предлогов, чтобы отделываться от него.

За день до свадьбы из Англии с неохотой приехали мои дяди и, к своему ужасу, обнаружили, что Кашельмара превратилась в ирландско-американскую колонию, а моя мать имеет на руках кучу неоплаченных счетов, свидетельствующих о моей расточительности.

– Но все эти расходы – они оправданны? – уточнил дядя Томас, заранее зная ответ.

– Я не хотела портить Неду удовольствие, – пробормотала мать, стараясь казаться храброй, но мои дяди по-прежнему неодобрительно смотрели на нее.

– Надеюсь, что по крайней мере хотя бы часть гостей окажутся достойными людьми, – неуверенно заметил мне дядя Дэвид.

– Нет, конечно, – ответил я. – Я не хотел приглашать всех тех снобов, которые унижали мою мать в прошлом. Но будет много народу, желающих нам добра, а что может быть важнее? Это будет самая шикарная свадьба, которую когда-либо видела долина.

Так оно и случилось. Рассвет дня свадьбы был мягким и ясным, гости облачились в лучшие одежды, и к дверям стали подъезжать нанятые экипажи. Пришли мои друзья. Я каждому из них по такому случаю дал по лошади, а когда запрыгнул в седло моего великолепного черного жеребца и оглянулся, то увидел, что все потянулись за мной: Шон и Пэдди Джойсы, Данни О’Флаерти, Лайам Костелло, Шеймас, Брайан и Джерри О’Мэлли, Денис Драммонд и его брат Макс. Раздавались громкие крики, слышался смех. Сияло солнце, и Кашельмара, ветхая, но безмятежная, казалось, улыбается мне в прозрачном зимнем свете.

К этому времени я опьянел от возбуждения, а когда проехал через большие ворота, моя радость еще усилилась. Все мои арендаторы встречали меня. На каждом ярде по пути в Клонарин приветственные крики звучали в моих ушах. Клянусь, не было еще на земле человека счастливее меня в то утро, когда я вошел в церковь, чтобы обвенчаться с моей ирландско-американской невестой.

1

Считается, что мужчина чувствует себя на свадьбе не в своей тарелке, но я каждую минуту свадьбы испытывал наслаждение. Мне нравилось скопление людей и восторг, яркие платья на женщинах, хвойные венки в церкви, колеблющиеся язычки пламени свечей и продолжительные изящные текучие звуки мелодии, пронзающие свадебную мессу. Я впитывал окружающую меня роскошь, голова кружилась от дурманящего потока церемонии и празднества. Потом, на свадебном завтраке, за бокалом шампанского, мне показалось, что я прозреваю свое далекое будущее. То, что представало перед моим мысленным взором, было роскошным и великолепным, далеким от того места на краю тьмы, в котором я вырос. Когда-нибудь я оглянусь назад, и тьма будет не более чем воспоминанием.

Когда-нибудь. Но не сейчас.

Я выпил еще шампанского. Мистер Галахер посоветовал мне не пить больше, но это уже не имело значения, потому что начинались танцы, и я отставил бокал в сторону. Я пригласил ансамбль из Голуэя, чтобы тот играл вальсы, польки и галопы. Но потом один из О’Мэлли нашел скрипку, и Кашельмара стала полностью ирландской, от мраморного пола круглого холла до сводчатого потолка галереи. Все американцы расчувствовались и заплакали, их восторг был так силен, что они поклялись больше никогда не покидать Ирландию.