Калейдоскоп. Расходные материалы - Сергей Кузнецов

Как Авраам шел убивать Исаака.

Как Бог-отец отдал на казнь своего Сына.

Но на сей раз не будет ни ягненка, ни воскресения. Только бесконечная тьма смерти, безжалостная и глухая, как заброшенный колодец.

Каждый вечер он проваливается в этот колодец, так и не дождавшись конца кошмара, проваливается в сон, а не в смерть, крепко засыпает, и на следующий день – только неясная тревога, легкая дрожь, приступ паники, когда вечером его отправят в постель.

Потому что стоит ему переступить порог спальни, стоит прикрыть глаза, стоит хоть на секунду сдаться дреме – все повторится снова: шаги, коридор, сведенное судорогой лицо, темный провал забвения…

Ему будет что вспоминать на сеансах психоанализа, будет о чем поговорить со своим терапевтом.

Через много лет, когда он вырастет.

Если он вырастет.

Человеку, отдавшему последние три года жизни маркетингу, странно видеть город, почти полностью лишенный рекламы. Не то что нет рекламы лекарств, табака или алкоголя – вообще никакой рекламы. Ни автомобилей, ни компьютеров, ни мобильных телефонов. И, само собой, никакого «Властелина колец», никакой «Кока-колы», никакого «Макдоналдса».

Вместо рекламы – лозунги на испанском, но вовсе не так много, как Питер ожидал. Да и портреты Че Гевары, Фиделя или Рауля Кастро ничем не напоминали огромные – до неба – лики Большого Брата, которые он воображал много лет назад, читая «1984» Оруэлла. Похоже, Куба не дотягивает до полноценной антиутопии – наверно, еще и потому, что в небе слишком яркое солнце, пальмы слишком по-курортному шелестят листьями, а на улицах слишком много красивых девушек – и, возможно, даже не все они профессионалки, как пытался уверить Питера сайт «Куба для холостяка», который он зачем-то проштудировал перед отлетом, – наверно, хотел уверить себя, что летит на Кубу обычным одиноким туристом: за ярким солн цем, теплым океаном, социалистической экзотикой и сексуальной разрядкой.

Два дня он старался соответствовать: посетил Музей революции, до ночи шлялся по Гаване, рассматривал полуразвалившиеся дворцы, глазел на стайки смуглых школьниц из балетных училищ, показывавших друг другу па прямо на улице, и, подобно Хемингуэю, чередовал дайкири, мохито и «кубу либре» в La Bodeguita del Medio и La Floridita. Привычные по Лондону коктейли непривычно валили с ног: похоже, здесь ром был дешевле «кока-колы», и бармены бодяжили местным алкоголем сладкую импортную шипучку.

С платьем девушки, клеившей его у выхода из бара, было что-то не так – почти как с выпитым коктейлем: не то вызывающе яркое, не то вызывающе короткое, а может, просто ни одна жительница Лондона, которую встречал Питер, не рискнула бы втиснуть свой сорок пятый размер в обтягивающее красно-желтое мини-платье. Всю дорогу до отеля, подскакивая на кочках в коляске велорикши, Питер старался не думать, что, по информации с сайта для холостяков, кубинки не бреют ноги выше линии мини и потому, раздев девушку, рискуешь обнаружить нечто вроде естественных меховых кальсон. Мысль об обширных ягодицах, покрытых кучерявой порослью, тряская дорога и предательский ром аутентичных коктейлей заставляли Питера беспокоиться, достаточно ли он контролирует свой рвотный рефлекс, – хотя последний раз, когда ему не удалось справиться с самоочистительными позывами организма, был то ли на втором, то ли на третьем курсе медшколы.

В номере отеля Питер запихнул себя под душ – чуть более ледяной, чем он порекомендовал бы в этой ситуации кому-либо. Потом, сидя в кресле, мрачно смотрел на небольшой холодильник, заменявший мини-бар… а потом взял телефонную трубку и набрал номер, который запомнил наизусть еще пять лет назад.

По-испански он попросил позвать Беатрис.

И вот Питер стоит в холле заброшенного дворца – типичная для Гаваны эклектичная смесь ар-нуво и ложного классицизма: цветные витражи, изогнутые перила, расписная керамическая плитка, на каждом этаже – мраморные нимфы и купидоны. Сейчас из пяти витражей остался один, у статуй отлетели головы и откололись руки, перила между вторым и третьим этажом давным-давно выломаны. На веревках, протянутых поперек просторных холлов, сушится белье – неудивительно, тут на каждом этаже живет дюжина семей, в том числе – Беатрис с Мигелем и двумя малышами.

В Гаване много таких домов, у каждого – своя история. Этот когда-то принадлежал Хоакину Симон-и-Кульмелю, богатому сахарному плантатору и отцу Аниты Марсель, феминистки и, как написали бы в «Википедии», культовой контркультурной писательницы. В шестидесятые Анита Марсель жила в Биг-Суре, откуда и написала Кастро, что всем сердцем поддерживает прорыв ее родного острова к свободе. Говорят, Фидель был так тронут, что хотел пригласить сеньору Марсель на Кубу и, возможно, даже вернуть национализированный дом – но тут-то звезда контркультуры и умерла, оставив своим ученицам огромный архив, за тридцать лет превратившийся в дюжину томов посмертных дневников и воспоминаний. Один из них – «Ночные дороги Парижа и Нью-Йорка» – Питер даже пробовал читать, но запутался в поэтах, художниках, музыкантах и любовниках, которых Анита Марсель считала гениальными или просто заслуживающими беглого упоминания.

Восемь лет назад Джейн улетела на Кубу, чтобы встретить там свою судьбу. Так потерпевший поражение революционер бежит на край света, чтобы встретить предательский удар юноши, которому он доверял как сыну, – и в момент смерти превратиться в седую легенду, в вечный миф, в историю, которую будут рассказывать, которую уже рассказывают много лет.

А сейчас Беатрис ведет Питера наверх – сквозь трепещущие паруса простыней и цветные волны ярких платьев, – и Питер радуется, что изобилие тканей мешает разглядеть, так ли сильно изменилась Джейн, сменив страну, работу, мужа и имя.

У имени Джейн нет никакого смысла, писала она пять лет назад, поэтому после посвящения я решила принять имя Беатрис – «та, что путешествует».

За эти пять лет Питер изъездил полмира – а Джейн-Беатрис ни разу не покидала Кубу. Кто же в итоге больший путешественник, хочет спросить Питер, хотя и знает ответ: речь идет не о банальном земном путешествии, а о путешествии мистическом… если угодно, путешествии с земли на небеса.

Между тем их небольшое путешествие по полуразрушенным лестницам подходит к концу, Питер следом за Джейн входит в комнату, где пара смуглых кубинцев и двое светлокожих европейцев смешивают ту самую «кубу либре»: на столе полупустая бутылка «Гавана Клаб» и несколько смятых банок от фирменной «Кока-колы», очевидно, принесенной гостями. Питеру протягивают полный стакан, и он выпивает коктейль залпом.

– Я очень довольна своей работой, – говорит Лусия. – Мне платят двести долларов в месяц – это у нас фантастические деньги, – но все равно иногда я спрашиваю себя: зачем я пять лет учила в университете психологию?

Лусия, двоюродная сестра Мигеля, работает няней у редких американских журналистов, допущенных Кастро в страну. Действительно, думает Питер, зачем бебиситтеру диплом психфака?