Столетняя война. Том V. Триумф и иллюзия - Джонатан Сампшен

Для снабжения Понтуаза Толбот пошел на еще больший риск, чем годом ранее при осаде Арфлёра. Как и в 1440 г., за это пришлось заплатить. Гарнизоны, лишенные солдат, для комплектования полевых армий, не могли поддерживать прежний уровень караулов и дозоров. Уставшие люди плохо несли службу. Большим французским гарнизоном в Конше руководили анжуйский дворянин и королевский советник Пьер де Брезе и его шурин, удачливый солдат Роберт де Флок. Воспользовавшись тем, что англичане были заняты под Понтуазом, они напали на вражеские гарнизоны в южной Нормандии. В июне они захватили обнесенный стеной город Бомон-ле-Роже в долине реки Рисл и расположенный рядом замок Бомениль. В ходе последовавшего затем расследования потеря Бомениль, как и потеря самого Конша, были объяснены слишком большим количеством отсутствующих в гарнизонах солдат.

Лорд Фоконберг, игравший заметную роль под Понтуазом, был капитаном кафедрального города Эврё. Он располагал одним из самых крупных гарнизонов в регионе, но, скорее всего, под Понтуазом он опирался именно на него. 15 сентября, за четыре дня до штурма, в результате которого Понтуаз достался французам, Роберт де Флок подступил стенам Эврё. Горожане, как и жители других нормандских городов, были разделены. Патрициат и муниципальные чиновники в целом были лояльны к своим английским правителям. Однако в Эврё существовала хорошо организованная группа французских партизан. Местный рыбак провел людей Роберта де Флока через водоток в северных стенах. Когда была объявлена тревога, гарнизон попытался отгородить этот сектор города баррикадой из перевернутых телег, но был быстро обращен в бегство. Небольшие потери с обеих сторон (пять человек убитыми) говорят о том, что англичане практически не сопротивлялись. Потеря Эврё стала серьезным ударом для англичан, открыв брешь в обороне на юго-востоке Нормандии до Сены. О том, что де Брезе и де Флок были связаны на протяжении всей жизни, сегодня напоминает прекрасный витраж, который они заказали для собора в Эврё в честь окончательного изгнания англичан из Нормандии. Оба изображены молящимися стоя на коленях рядом с Карлом VII и Дофином Людовиком[801].

* * *

В ноябре 1441 г. в Вестминстерский Совет прибыл Жан Ринель с докладом от герцога Йорка о катастрофическом ходе событий после его прибытия во Францию. Советники посвятили несколько заседаний обсуждению этого вопроса. Они яростно осуждали территориальные потери, которые объясняли небрежностью командиров гарнизонов и грозили суровыми карами всем, кто был признан виновным. Большинство людей герцога Йорка возвращались в Англию после шестимесячной службы, и в Нормандии оставалось всего около 3.500 человек. Советники подсчитали, что, получая пособие из английских доходов в размере 120.000 ливров в год и нормандских доходов в размере 340.000 ливров, герцог должен был содержать в Нормандии 6.200 человек. Они задались вопросом, следует ли продолжать выплачивать ему пособие, если в его распоряжении остается чуть больше половины этого числа. На самом деле советники пользовались устаревшими оценками норманнских доходов. Истинная цифра, вероятно, составляла не более четверти от предполагаемой, а ведь сюда входила и жалованье гражданской администрации.

Совет приказал сэру Джону Попхэму сопровождать Ринеля в Руан и передать его мнение Йорку и Толботу. Эти соображения, должно быть, были крайне нежелательны для обоих. Им было приказано сосредоточиться на обороне нормандских портов и Ле-Кротуа и не рисковать своей безопасностью. Это было похоже на критику политики Толбота, который выводил людей из гарнизонов на службу в поле. Контроль над Ла-Маншем был вопросом, по которому Палата Общин высказывались все более активно. В нем также были заинтересованы лондонский Сити и компания Стейпл из Кале, которые становились главными кредиторами правительства. Но если смотреть на ситуацию из Руана, то очевидное предпочтение Совета чисто оборонительной политике, сосредоточенной на побережье Ла-Манша, должно было показаться нереальным. Это перечеркнуло бы два десятилетия военной доктрины, основанной на гибком использовании гарнизонных войск. Кроме того, пришлось бы отвлечь ресурсы от восточных и южных границ Нормандии, откуда исходила основная угроза со стороны французов. Однако вестминстерские советники все больше сопротивлялись подобным соображениям. Они больше не были уверены в том, что Нормандию можно отстоять, и уже задавались вопросом, что можно спасти из обломков[802].

Летом 1441 г. английский политический мир потряс скандал, заставивший замолчать единственного заметного сторонника старых военных приоритетов Генриха V. В июле несколько членов двора герцога Глостера были арестованы и обвинены церковным судом в ереси, колдовстве и некромантии. Некоторые из них обвинили супругу Хамфри, Элеонору Кобэм. Интерес Элеоноры к колдовству и магии был хорошо известен. Похоже, что с апреля 1440 г., на который пришелся пик споров по поводу освобождения герцога Орлеанского, она побуждала своих слуг использовать темные искусства для предсказания времени смерти короля, в результате чего она, как супруга наследника трона, станет королевой. Обвиняемые сделали фигурку короля, вызвали демонов и с помощью заклинаний предсказали, что он умрет от меланхолии в мае или июне 1441 года. Они также предсказали, что члены Совета, контролировавшие короля, будут обезглавлены за свое самонадеянное поведение. В мире, где верили в силу Сатаны и его служителей, определяющих судьбы людей, предсказать смерть короля и его министров было равносильно тому, чтобы пожелать ее. Элеонора бежала в убежище в Вестминстерском аббатстве. Но в конце концов она была оттуда выдворена и осуждена за колдовство церковным трибуналом под председательством архиепископа Чичеле. Один из ее сподвижников был казнен в Тайберне как предатель, а другая сожжена в Смитфилде как ведьма. Что касается самой Элеоноры, то ее брак был аннулирован, а сама она была приговорена к унизительному публичному покаянию на улицах Лондона. Хотя Элеонора так и не предстала перед светским судом, по решению Совета она была заключена в тюрьму пожизненно, сначала в замке Кенилворт, а затем на острове Мэн. Дело против нее не было сфабриковано, так как Элеонора признала часть обвинений. Но время проведения суда и его публичность, унижение герцогини на лондонских улицах, участие Совета и королевского двора почти на всех этапах драмы — все это говорит о том, что это был политический процесс, реальной целью которого был сам Глостер. Эти события морально сломили Хамфри. "Он с каждым днем становился все более странным по отношению к королю", — писал современник. Кроме эпизодического участия в заседаниях Совета, он больше не принимал участия в общественной жизни. Этот инцидент подорвал внутреннюю оппозицию мирному процессу, которая всегда ассоциировалась с герцогом и его друзьями. Не было другого человека, обладающего статусом и красноречием, который мог бы бороться за их дело[803].

* * *

По иронии судьбы, в момент политической гибели Глостера события подтвердили его возражения против освобождения герцога Орлеанского. Герцог никогда не пользовался реальным влиянием при французском дворе. Французский король с подозрением относился к условиям, на которых он получил свободу, и не одобрял его вновь обретенной дружбы