Потому и сидим (сборник) - Андрей Митрофанович Ренников

Елисейских Полях и которые там «развернулись». Моя бабушка была из Эривани. Она крестилась, чтобы выйти за моего деда. До этого она поклонялась огню, что является самой прекрасной религией в мире. Наш дворец был выстроен на острове на Волге… Под влиянием знакомого француза-эмигранта я выпросила у отца на Волге маленький остров и устроила на нем социалистический фаланстер… Сначала все шло хорошо, но затем вещи стали портится. Люди с фаланстера отправлялись на берег, чтобы воровать кур у местных жителей. И странно! Сколько они пили кваса! Только мой француз не замечал, как сильно пахли они алкоголем, даже женщины. В конце двух месяцев уже ни один из них не имел земледельческого орудия. Многие все заложили, чтобы иметь квас.

В том же духе продолжается рассказ великой княгини Авроры-Анны-Элеоноры Лаутенбургской. В 1909 году она вместе с отцом приглашена русским Императором в Петербург для встречи императора Вильгельма. В Царском Селе должен был состояться парад, на котором Царь хотел видеть астраханских и «аральских» казаков под начальством князя Тюменского. Героиня, его дочь, чтобы подготовиться к торжеству, едет заказывать туалеты в Астрахань к известной французской портнихе, одевающей «светских черкесских дам», но остается ею недовольной и отправляется за нарядами прямо в Париж.

Нужно ли говорить о том, в какой исключительной необычной обстановке ведется этот захватывающий рассказ русско-татарской княжны о борьбе ее предков с Ярославом Мудрым, об исторических хрониках в Тифлисе и в горных проходах Каракорума, об усах, оставленных ее пращуру Петром Великим, о волжских крестьянах, впадающих в нищету из-за болезненного пристрастия к квасу? Обстановка, в которой принимает своих слушателей Аврора-Анна-Элеонора, действительно исключительная, как и все ее повествование «В углу – синяя и золотая иконы с лампадой… Вся комната полна цветов из „Черна“ и с Кавказа: розы, лилии и белолист покрыли своими снопами столы. Синяя пассифлора с берегов Аральского моря одурманивала присутствовавших своим острым мускатным запахом. Туберозы из Эривани. Багровые скабиозы, амарант, бальзамины, примулы с Казбека; большие красные маргаритки из Дарьяльского Ущелья; иммортели из Колхиды и почти черные ирисы с сильным ароматом. „Это – те, – замечает героиня, – которые я предпочитаю: они – братья тех, которые я маленькой собирала на Волге“».

А среди всего этого свежесрезанного ботанического сада, неизвестно каким образом сконцентрированного у Авроры Лаутенбургской, на шкуре белого медведя, накинутой на шезлонг, возлежит сама очаровательная хозяйка. И у ее ног – наперсница – фрейлина Мелузина. Сидит на корточках на тигровой шкуре и настраивает инструмент «вроде гюзла» (guzla), из которого извлекает жалобные глухие аккорды.

Незабываемая картина!

* * *

Итак, вот вкратце те сведения, которые собрали лучшие западные умы о российской территории и о российских народах за две с половиной тысячи лет.

До сих пор весь этот богатый географический, этнографический и исторический материал нас мог особенно не волновать. У каждого наблюдателя может быть своя точка или даже свое пятно зрения.

Но вот, что может тревожить нас и тревожить довольно серьезно, это – настойчивое желание европейско-американского Запада обязательно принять участие в устроении русской жизни и русской земли в те минуты нашей истории, когда большевизм рухнет.

Да, и в самом деле, есть от чего волноваться. Если западным вершителям мировых судеб, демократически избранным всеми приведенными знатоками России – романистами, кинорежиссерами, сценаристами, опереточными авторами и академиками – удастся взять в свои руки на освобожденной русской территории организацию Федеративной Республики, о которой особенно мечтают американцы, – то, что в результате получится?

Хорошо, если наши русские тоже будут привлечены. А если просвещенный Запад сам будет знать, как лучше действовать?

На всем протяжении от Каракорума с Эриванью на юге и островов Нувелль Замбль на севере разбросаются самостоятельные республики хлопцев, кацапов, каракорумцев, аральских казаков, астраханских черкесов, колхов из Колхиды, народов Черна… И среди них осколки древних андрофагов, будинов, гипербореев. Высший международный Орган при Совете Безопасности в ООН будет зорко следить, чтобы конституция новой Федеративной республики не нарушалась восстаниями князей Посек, князей Тюменских и прочих свирепых Васильевичей. Кнут будет воспрещен на всем федеративном пространстве. Для прекращения вырождения населения ограничат производство горячительных алкогольных напитков: кваса простого, кваса клюквенного и кипиатка. Во избежание хищнических порубок клюквенные леса будут охранены особым законодательным актом. В конце концов превратится вся Федерация в сплошной цветущий сад, особенно на Казбеке и в Дарьяльском Ущелье, откуда будут вывозить цветы в Ниццу и к принцессам Лаутенбургским…

Но главное: исчезнет ли от всего этого наша русская тоска, о которой говорил Бенвилль? Пойдут ли правильно испорченные русские часы историка Фабра-Люса? И что получится из всей нашей «âme slave»?

Вот что неясно и что тревожно.

«Возрождение», Париж, июнь 1956, № 54, с. 96–103.

Потому и сидим

Вот, сколько лет уже прошло с падения нашей Империи. Бывшие взрослые стали почтенными эмигрантами-старцами; зеленая молодежь превратилась в солидных людей. Все испытали немало, присмотрелись к тому, как живут чужие народы, как строится чужая социальная жизнь; увидели, с каким трудом, пробиваясь сквозь нагромождение ошибок и нелепых препятствий, завоевывают в человеческих массах место истинные идеи прогресса.

И все-таки после всего этого, немало среди нас находится таких, для которых в нашем историческом несчастье, происшедшем от сплетения массы сложнейших причин, все очень просто и очень понятно: если бы не было того-то, а был бы тот-то, или если бы то-то не предшествовало тому-то, то не произошло бы того-то, и ничего не случилось бы.

А в связи с этим, во всех слоях и секторах нашей эмиграции, как левой, так и правой, чрезвычайно распространено сакраментальное выражение:

«Потому-то мы и сидим здесь».

Употребляется эта своего рода формула на политических собраниях, в каждом дружеском споре, иногда в мирной беседе за чайным столом или за бутылкой вина.

Соберется, например, компания из представителей старой радикальной интеллигенции. Сидит среди них этакий запоздавший реформатор эсеровского типа и разглагольствует:

– Вот, если бы до революции разрешили мужикам разделить между собой помещичью землю, не препятствовали бы черному переделу, то все было бы хорошо и ничего подобного не было бы. А то что это такое? Мужику куренка некуда было выпустить, а у феодала-помещика по его земле кавалькады скакали. Потому-то мы и сидим здесь.

А другой, уже не эсер, а левый кадет, добавляет:

– Земля-то земля – само собой. А что главное – это права человека и гражданина. Освободили бы всех, сравняли бы всех, позволили бы говорить, что угодно… И Россия понеслась бы вскачь к светлому будущему. Недаром Гоголь говорил, что русский народ любит быструю езду. Россия, действительно, тройка, лихая тройка! Мелькают по сторонам изумленные народы. Поберегись! А между тем, что было? Приходилось от самодержавия отрывать свободу зубами. По клочкам. Разве это естественно? Вот, мы