Новый Рим на Босфоре - Алексей Величко

Подтверждением тому, что Теодорихом двигали отнюдь не альтруистические соображения, является история продолжения «римского раскола». Ссылаясь на нарушения, выявленные в деятельности папы Симмаха, сторонники Лаврентия неоднократно пытались сместить первого с престола. Но неизменно наталкивались на твердую позицию Теодориха, особенно на Соборе 506 г. Тогда, чувствуя всю шаткость своего положения, Симмах отправил своего посланника к Теодориху, всерьез опасавшемуся войны с Константинополем. Он убедил короля остготов сделать своей выбор не на стороннике мирного урегулирования вопроса схизмы с Востоком – Лаврентии, а на себе, убежденном противнике монофизитского Востока. Конечно, Теодорих быстро оценил все выгоды такой стратегии: Восточный император был так же опасен для Теодориха, как восточные монофизиты для папы. И на Соборе 506 г. Симмах был сохранен в своем сане. Более того, было признано, что остальные епископы не вправе судить его (!) [1220].

Это было гораздо серьезнее опусов папы Геласия, поскольку те относились к разряду богословских сочинений, ровным счетом ни для кого не обязательных, а здесь имело место судебное решение. Поскольку каноническое право Кафолической Церкви зачастую возникало на основе конкретных прецедентов, рассмотренных на соборных заседаниях, такое решение могло стать обязательным для всех последующих Соборов на Западе. Кроме того, в условиях единой Церкви такой канон должен был стать обязательным и для Востока, поскольку касался не частностей, а, наверное, едва ли не главного вопроса – о юрисдикции органов церковной власти.

Таким образом, в глазах Восточного двора инициативы и позиция Рима выглядели самым негативным образом. Один за другим папы настаивали на признании Халкидона, традиционно «упуская» вопрос о 28‑м каноне и претендуя на то, чтобы все спорные дела в отношении епископата были отданы на их суд, как в высшую инстанцию. При этом они постоянно демонстрировали почтение в адрес остготской власти в Италии и довольно пренебрежительный тон к императору (насколько это было возможно). Папы навязывали свое мнение царю, который в глазах всего христианского мира был и оставался его единоличным главой, при унизительном испрашивании разрешения для отправки посольства в Константинополь у Теодориха – поверенного Римского императора и арианина. Все это давало серьезную пищу для размышления на Востоке.

Когда папа заявил о собственной непогрешимости и о том, что Римская кафедра – единственная, кто имеет неповрежденную веру, стало ясно, что в таком контексте никакое соглашение принципиально невозможно. В этом случае император не только отказывался от какого-либо административно-правительственного влияния на Римского епископа, как и на любого другого предстоятеля Поместной церкви, но и жестоко обижал остальных четырех Вселенских патриархов, вера которых, следовательно, оказывалась «поврежденной».

Очевидно, с практической точки зрения император Анастасий был куда более осмотрительным, чем его визави. Нет никакого сомнения, что анафематствование целого ряда восточных архиереев (Александрийского, Антиохийского и Константинопольского), как того требовал папа Симмах, неизбежно вызвало бы настоящую революцию на мятущемся Востоке, что неизбежно привело бы к неконтролируемым политическим последствиям.

Для того чтобы убедиться в этом, достаточно хотя бы бегло посмотреть, что творилось в восточных Церквах в то время. После того как Евфимий покинул патриарший престол в Константинополе, на его место был назначен Македоний, относившийся к своему предшественнику с великим почтением, но по настоянию императора принявший «Энотикон». Откровенно говоря, излишне ригоричными стараниями патриарха Евфимия Восток давно уже утратил то единство в догматической позиции (пусть и компромиссной), которую с таким трудом формировали императоры св. Лев Великий, Зенон и Анастасий. Вследствие его жесткого неприятия «Энотикона» на фоне признания этого документа новыми патриархами Антиохии Флавианом (498—512), Иерусалима Илией (494—516) и Александрии Иоанном II (496—505) – одновременно с этим твердыми халкидонитами – церковный Восток оказался расколотым в своем противостоянии с Римом. И теперь нужно было срочно исправлять положение[1221].

Надо сказать, вместе император и новый патриарх вели очень осторожную и примирительную политику. Встретив сопротивление со стороны монахов обителей св. Дия, св. Вассиана, св. Матроны и акимитов, Македоний попытался организовать соборное обсуждение халкидонских определений, и вроде бы формально восточные епископы поддержали его. Но и после этого монашеское движение не утихло, а раскол в Константинопольской церкви стал свершившимся фактом. Монахи указанных обителей не признавали Македония и отказались вступать с ним в общение. По всем вопросам они предпочитали сноситься с Римским папой[1222].

Ситуация резко изменилась в 506 г., когда многие восточные епископы пожелали открыто отвергнуть Халкидон и его орос. Им противостояли не халкидониты, не имевшие подавляющего большинства на Востоке, а партия сторонников «Энотикона», считавшая возможным за счет этого примирительного акта обеспечить церковный мир. Этой партии, которую в Антиохии возглавлял ее патриарх Флавиан (498—512), противостоял талантливый писатель и первый враг Халкидона Филоксен, ставший незадолго до этого митрополитом Иераполя в 485 г. и имевший многочисленных друзей и сторонников. Безусловно, это была талантливая фигура – достаточно сказать, что, став главой епархии, считавшейся гнездом несторианцев, он в скором времени сделал из своей паствы стойких монофизитов.

Когда в 507 г. император Анастасий оказался проездом в Кизике, Филоксен ухитрился получить доступ к нему и произвел блестящее впечатление. Как следствие, царь взял его с собой в Константинополь и просил патриарха Македония принять антиохийца в церковное общение. Тот, однако, отказал, поскольку Филоксен не утруждал себя особой скрытностью и, помимо Халкидона, открыто отрицал некоторые традиционные атрибуты храма, например иконы.

Доведенный активностью Филоксена до крайности, патриарх объявил того еретиком, и в городе начались широкие волнения; поняв свою ошибку, император тайно выслал Филоксена из города. Но его сторонники организовали покушение на Македония – безусловно, без ведома царя. По счастливой случайности покушение оказалось неудачным. Замечательно, что, демонстрируя кротость и незлопамятность, патриарх оказался настолько мягкосердечным, что вместо наказания тут же наградил деньгами своего несостоявшегося убийцу. Внешне все осталось так, как было. Но стало ясно, что этот призрачный мир рано или поздно нарушится открытой войной[1223].

Не надеясь уже на естественный ход вещей, сирийские епископы собрали в 509 г. под руководством своего патриарха Флавиана Собор в Антиохии, на котором дали новое вероопределение, анафематствовали Евтихия и Нестория, подтвердили пассажи из «Энотикона» и провозгласили первые три Вселенские Собора, вновь умолчав о Халкидоне. В принципе это событие ничего стратегически не меняло бы, если бы не злосчастный Филоксен, тут же заявивший протест на имя императора и потребовавший анафематствовать Халкидон.