Гайдзин - Джеймс Клавелл

Андре едва не выпрыгнул из себя, когда чья-то рука потрясла его за плечо и он вновь очутился в большой гостиной Струана. Это был Филип.

— Андре, с вами все в порядке?

— Что? А, да… да… — Сердце Андре гулко стучало, от холодного пота по спине пробегали мурашки, в памяти горели «без единого изъяна» и «первый раз» и жил страх перед завтрашним днём. — Извините, я… это кошка прошлась по моей могиле. — Как-то сразу стены и потолок надвинулись на него, и он почувствовал, что ему необходимо вырваться на свежий воздух. Он поднялся на ноги, слепо двинулся вперед, бормоча: — Попросите… попросите Анри поиграть, я… я чувствую себя не… извините, мне нужно уйти…

— Великолепный вечер, Малкольм, — произнес сэр Уильям, подходя к нему и подавляя зевок. — Мне пора ложиться.

— Ещё глоток бренди? — Малкольм сидел у камина; огонь погас, и только угли тлели, распространяя мягкое тепло.

— Нет, спасибо, у меня в горле уже у самых зубов плещется. Дивная леди, Малкольм, столько обаяния.

— Да, — с гордостью согласился он, разомлевший от вина и нескольких бренди, которые приглушили боль и успокоили его лихорадочную тревогу за будущее. Правда, не так сильно, как лекарство, подумал он. Ну да ладно, это уже начало.

— Что ж, доброй ночи. — Сэр Уильям потянулся. — О кстати, — безмятежно заметил он, — вы не могли бы заглянуть ко мне завтра, в любое время, когда вам будет удобно.

Малкольм резко вскинул глаза, при мысли о письме матери в желудке вмиг намерзла ледяная глыба.

— Часов в одиннадцать?

— Отлично, в любое время. Если захотите прийти раньше или позже, приходите.

— Нет, в одиннадцать. А по какому поводу, сэр Уильям?

— Ничего спешного и срочного, дело может подождать.

— По какому поводу, сэр Уильям? — Он увидел жалость в изучающих его глазах, может быть, сочувствие. Его тревога возросла. — Речь пойдет о письме моей матери, не так ли, она сообщила, что написала вам с сегодняшней почтой.

— Да, но лишь отчасти. Меня предупредили, чтобы я ожидал его. На первом месте стоял Норберт, он ведь вернулся. Я надеюсь, вы оба выбросили из головы эту чепуху с дуэлью.

— Разумеется.

Сэр Уильям недоверчиво хмыкнул, но оставил пока этот разговор. В конце концов, он мог лишь предупредить обе стороны, а потом, если они ослушаются его, прибегнуть к силе закона.

— Вы оба предупреждены.

— Благодарю вас. А на втором?

— Меня официально известили о плане правительства объявить всякую торговлю опиумом британскими подданными вне закона, запретить перевоз опиума на любых британских кораблях, уничтожить наши плантации опиума в Бенгалии и начать выращивать там чай. Поскольку вы возглавляли делегацию, обратившуюся ко мне с вопросами и жалобами по поводу этих слухов, я хотел, чтобы вы узнали об этом первым.

— Это разрушит нашу торговлю в Азии, нашу торговлю с Китаем и совершенно расстроит британскую экономику.

— На первых порах это, безусловно, создаст серьезные трудности для казначейства, но это единственный моральный путь. Давно следовало сделать это. Конечно, я понимаю этот неразрешимый треугольник серебро-опиум-чай и представляю, какой хаос создаст в казначействе потеря дохода. — Сэр Уильям высморкался, уже уставший от этой проблемы, которая долгие годы тяжким бременем лежала на Министерстве иностранных дел и мешала работать. — Я, кажется, подхватил простуду. Предлагаю вам созвать на следующей неделе совещание и обсудить, как мы можем свести панику и неразбериху к минимуму.

— Я займусь этим.

— Выращивать свой собственный чай — хорошая идея, Малкольм, — сказал сэр Уильям. — Замечательная идея! Вам, возможно, будет интересно узнать, что чай на первых пробных чайных плантациях в Бенгалии был выращен из семян, тайно вывезенных из Китая и доставленных в ботанический сад Кью-Гарденз самим сэром Уильямом Лонгстаффом, губернатором Гонконга при жизни вашего дедушки, когда он вернулся домой.

— Да, я знаю, мы даже пробовали этот чай. Он черный и горький и по тонкости вкуса не сравнится не то что с китайским, но даже и с японским, — нетерпеливо заметил Малкольм. Чай-то уж точно может подождать до завтра. — Что ещё?

— Последнее, письмо вашей матери. — Сэр Уильям добавил более официальным тоном: — Политика правительства Её Величества или её чиновников заключается в том, чтобы не вмешиваться в личные дела её подданных. Однако ваша мать указывает, что вы являетесь младшим членом семьи, она — ваш единственный родитель и законный опекун. Я обязан не разрешать никаких браков без одобрения законного опекуна, в данном случае с обеих сторон. Простите, но таков закон.

— Законы можно трактовать по-разному, в этом их суть.

— Некоторые законы, Малкольм, — с добротой произнес сэр Уильям. — Послушайте, я не знаю, что за проблема существует между вами и вашей матушкой, да и не хочу знать, — она, однако, привлекла мое внимание к некой статье в «Таймс», которую можно прочесть по-разному, и не всегда в хорошем смысле. Когда вы вернетесь в Гонконг, я уверен, вы сможете убедить её, да и в любом случае в мае вы станете совершеннолетним, а до мая не так уж и далеко.

— Неверно, сэр Уильям, — ответил он, вспомнив тот же совет Гордона Чена — совет людей, которые не знали, что такое любовь, подумал он без всякой злобы, просто жалея их. — До него миллион лет.

— Что ж, раз так, то так. Я уверен, все сложится хорошо для вас обоих. Анри придерживается того же мнения.

— Вы обсуждали это с ним?

— Частным образом, разумеется. Французский консул в Гонконге… э… знает об Анжелике и её нежных чувствах к вам, о вашей взаимной привязанности. Она удивительная девушка и из неё получится замечательная жена, несмотря на все проблемы с её отцом.

Малкольм покраснел.

— Вы знаете и о нем тоже?

Морщины на лице сэра Уильяма стали глубже.

— Французские чиновники в Сиаме крайне обеспокоены, — осторожно сказал он. — Естественно, они проинформировали Анри, который, как и следовало, поставил в известность меня и попросил нашего содействия. Извините, но мы формально заинтересованы в этом деле. Вы должны хорошо представлять себе, что, по сути, все, касающееся «Благородного Дома», представляет для нас интерес. Цена славы, а? — печально добавил он, потому что Малкольм ему нравился и он сожалел о том, что произошло на Токайдо, считая это варварством.

— Если… если вы узнаете что-нибудь, я был бы благодарен, услышав об этом первым, частным образом, сразу же, как… как только возможно.

— Хорошо, я могу держать вас в курсе. Частным образом.

Малкольм потянулся за бутылкой коньяка.

— Вы уверены, что не хотите глоточек?

— Нет, благодарю.

— Есть ли ответ на мои затруднения?

— Я уже дал его вам. — Сэр Уильям заставил свой голос звучать сухо и официально, чтобы скрыть внезапную волну раздражения. Словно несколько месяцев действительно что-то значили. — Ваш день рождения скоро наступит, а до Гонконга всего восемь-девять дней пути. Разумеется, я буду рад вас видеть завтра в одиннадцать или в любое другое время, но это все, о чем я хотел поболтать с вами. Спокойной ночи, Малкольм, и ещё раз спасибо за вечер.