Госсмех. Сталинизм и комическое - Евгений Александрович Добренко

пал на нее. Я вполне тебя понимаю. В ней нет ничего особенного. Разумеется, она тебе не пара». Это подтвердило уверенность обоих супругов в том, что отцы никогда не одобрят их брак. Таня говорит, что теперь точно нельзя признаваться в женитьбе, так как

он возненавидит меня еще больше. Мне кажется, я сделала глупость. Мне не надо было выходить за тебя замуж. Лучше бы ты женился на той девушке, которую он тебе предлагает <…> Я не хочу, чтобы ты из-за меня поссорился с отцом. Мы можем разойтись в любую минуту. Хоть сегодня. По крайней мере, я не буду чувствовать себя виноватой в том, что разбила чье-нибудь семейное счастье.

Столь решительное и нелепое заявление вызывает протест Владимира: «Как тебе не стыдно! Так может говорить только мещанка». Заканчивается этот бессмысленный спор предсказуемой ссорой. По сценической функции Таня — типичная инженю; по типажу — субретка. В результате разрыва ролевой функции и психологического типа поведение героини становится непредсказуемым, истеричным и недостоверным.

Таким образом, чем «колхознее» становилась комедия, тем менее реалистичной. И наоборот, чем более фарсовым было поведение персонажей, тем более узнаваемым оно оказывалось, поскольку персонаж сразу попадал в узнаваемый типаж. Особенно это касается сатирических персонажей, каковых в парах влюбленных было немало. Объясняется это тем, что в этих парах всегда должны быть те, кто в итоге не сходится друг с другом, и каким-то парам надлежит расстаться, с тем чтобы в итоге один из героев сделал правильный выбор. Поэтому «неправильный» молодой человек или девушка в паре должны иметь непременный дефект. Обычно это имеющиеся едва ли не в каждой пьесе персонажи советской сатирической номенклатуры — лодырь, кокетка, «расхититель социалистической собственности» и пр.

Стоит поэтому обратить внимание на весьма распространенный сатирический типаж, выведенный во многих колхозных комедиях. Речь идет о вчерашних выходцах из села, поверхностно воспринявших городскую культуру, в которых высмеивается «городсковатость» — пробивающаяся сквозь напускной городской лоск «деревенская неотесанность» и «некультурность». Здесь нетрудно усмотреть не только ресентимент, но и загнанный вглубь, но отнюдь не исчезнувший конфликт между городской и сельской культурами. Эти персонажи усиливают в целом антигородской фон сельских комедий, на что обращали внимание многие из тех, кто писал о них. Так, рецензируя в «Правде» постановку «Стрекозы» в Театре Советской армии, Николай Погодин замечал:

Люди города представлены образами пустых и себялюбивых Сандро и Тины. Не будь в пьесе родственника Никифорэ Перадзе — профессора-хирурга, через которого так естественно и правдиво раскрывается связь колхозной действительности с передовой жизнью города, картина получилась бы крайне искаженной[1034].

Действительно, горожане часто подавались в этих комедиях сатирически (тунеядцы, карьеристы, бездельники, стиляги и т. д.) и противопоставлялись скромным «труженикам села». Однако женщины высмеивались здесь не только с классовой точки зрения, преимущественно с точки зрения их поверхностного приобщения к городской жизни, но и с гендерной. Особенно это видно в комедиях Корнейчука.

В «Калиновой роще» появляется сестра художника Вербы. О ней сообщается, что звали ее Гафийка. Она «вышла замуж за талантливого инженера, он начальник одного комбината, и решила, что Гафийка ей уже не подходит. Теперь она Ага Щука. Это фамилия ее мужа». Чего же «набралась» в городе эта героиня с говорящей фамилией?

Космополитизма: ей очень хочется во всем походить на иностранку.

Жеманности: «Международного вагона на этой линии нет, только мягкий. В купе напротив меня сидел какой-то неприятный тип, все время смотрел на меня и икал. Я так разнервничалась… (Взяла стакан, сделала глоток и икнула.)»

Высокомерия: знакомясь с председателем сельсовета, которую зовут Наталия, она заявляет: «Наталия… У меня домашняя работница Наталия и, знаете, на вас похожа. Тоже из села, малограмотная, но симпатичная, очень симпатичная».

Эта приобретенная в городе «культурность» высмеивается Корнейчуком как поверхностная. Ага не перестает жаловаться на свою тяжелую жизнь после проведенных на курорте двух месяцев: «Это так утомляет! Кондрат Варфоломеевич просто не узнает меня после курорта. Я возвращаюсь такая изнуренная, такая изнуренная…» Теперь, «очень утомленная», она приехала забрать брата в Сочи:

Ага. Коле нечего терять здесь время. Он портретист. Кого он здесь будет рисовать? Ну сами скажите.

Василиса. Разве у нас нет людей? Разве нельзя их хорошо нарисовать?

Ага. Люди везде есть, а в Сочи в это время отдыхают известные генералы, народные артисты. А для художника главное не то, как рисуешь, — это формализм, а то, кого рисуешь, — это реализм. Это вопрос очень серьезный. Он к ответственной выставке готовится. Понимаете?

Корнейчук использует все возможные стереотипы, создавая карикатуру непроходимо глупой и капризной «мещанки». Почувствовав себя плохо, Ага сомневается, что это из-за того, что она «что-то съела»: «Ничего особенного. Что я съела?.. Котлетку, бутерброд с икрой, два бутерброда с ветчиной и цыпленка… Я на строгой диете».

Проявляя невероятную настойчивость и упорство, донимая всех, прежде всего мужа и брата, своими претензиями, Ага Щука компрометируется прежде всего как несносная женщина. В финале протагонист автора писатель Батура прямо выражает раздражение глупостью мужчин, терпящих подобных жен: «Эта порода удивительно живучая. Я не раз думал, как могут умные работяги, достойные уважения мужчины носить на своей шее добровольно такое ярмо и даже гордиться этим…»

Тема эта поднималась Корнейчуком и в предыдущей пьесе. Сестра председателя колхоза Арина из комедии «Приезжайте в Звонковое» показана помешанной на увиденном ею за границей во время войны. Как дает понять автор, эта «бойкая девица», подвизавшаяся в штабе при офицере с говорящей фамилией Фитюлев и рассказывающая о нем с придыханием, вела во время войны довольно бурную жизнь, о чем повествует скупо: «Поначалу была на передовой, а потом меня перевели на ответственный очень пост в тыл. Мы всю Румынию прошли. Жили долго в Бухаресте».

Односельчане с трудом узнают эту «дивчину» после войны: «Война в людях большие изменения сделала. Много народа испортила», «У Арины действительно немного клепки рассохлись. Обруч надо сделать». До войны Арина работала в свинарнике и «имела достижения по этой линии». «Но сейчас, — говорит она, — мне так тяжело со свиньями… До войны я была Арина из села Звонковое, и все. А теперь меня среди свиней очень культура угнетает». На этой почве у нее конфликты с сестрой:

Марина. Работала в свинарнике и будешь работать в свинарнике.

Арина. Ты шутишь, сестра! Я не для того брала Бухарест, чтобы тут за свиньями ходить, — это некультурно.

Марина. Иди ты ко всем чертям со своей культурой!

Румынская столица представляется ей вершиной культуры.