Философия имени - Алексей Федорович Лосев

связь, в осмысленное целое (135); стоит еще раз вспомнить, как конструирована у нас смысловая связанность слова как слова (183). Приходится внешне связывать полагание смысла (145). Идя далее в отчуждении от предметной сущности, можно дойти до чистого инобытия как такового, уже вне всякой связи с предметом, и тогда мы получим слово как фонему, по которой уже совершенно нельзя догадаться, о какой предметной сущности она говорит (77).

2. Так оказываются необходимо связанными сущность вещи и лик ее, смысл ее, или эйдос ее, предметная сущность ее, то, к чему привязано слово (183); мы видим теперь всю необходимость диалектической связи между идеей и ноэмой (187). Пусть связь между двумя конкретными эйдосами в одном случае более бросается в глаза, в другом – менее. И вот можно логически говорить о взаимосвязанности эйдосов отца и сына, а можно говорить о взаимосвязанности одного эйдоса с другим вообще (207). Физическая энергема превращается здесь в другой тип энергемы. Меон уже начинает ослабевать, и вместе с этим завязывается связь между разделенными индивидами бытия. Эта связь пока еще очень слаба (87). Еще более оживляется слово и становится более самим собою, когда начинает привходить момент связанности одного слова с другим; ясно, как именно связаны между собою отдельные моменты слова (58).

3. Каждая категория таит в себе свои собственные, специфические связи и конструкции (227); взаимная связанность категориальных оформлений (207); теоретическая философия имени должна обследовать все эти специфические связи, в нем таящиеся, – мифологические, диалектические, топологические, аритмологические, логические, софийные, энергийные и т.д. Природа этих связей совершенно специфична (227).

4. Я наметил исходные пункты диалектики, обрисовавши в беглых чертах смысловую связь отдельных моментов предметной сущности слова (генологический, эйдетический, пневматический моменты и т.д.) (215). Тут сразу же логосу представляются более общие и менее общие связи (207); чисто логосовые связи (226); видя целостный предмет, живой предмет, я не могу не видеть implicite всех чисто-эйдетических, или чисто-логических связей, которые в нем присутствуют. Но чтобы знать природу специфически-эйдетических или специфически-логических связей, я должен взять эйдос или логос в отрыве от всех прочих моментов и проследить, как функционирует такой эйдос или логос в разных судьбах целостно зримой мною сущности (227). Логос, подходя к картине и желая конструировать ее по-своему, не мифологически и не эйдетически, но логически, сразу наталкивается на факт взаимной смысловой, в данном случае эйдетической, связанности, созерцаемой им бесконечно-разнообразной картины; на эту взаимную связанность он натолкнулся и в мифе, но там он нашел мифологическую связанность (206 – 207).

сгущение (сгущенный)

Здесь (т.е. в имени. – В.П.) сгущена и нагнетена квинтэссенция как человеческо-разумного, так и всякого иного человеческого и не-человеческого, разумного и неразумного бытия и жизни (53). Но собственное имя потенциально уже налично в слове и в развитой форме есть не больше, чем сгущенное в смысловом отношении слово (140).

семема

1. Под «семемой» я понимаю стихию субъективно-индивидуального отношения (понимания, интенции и пр.) к предмету в слове; исключение семематизма из слова ведет к вне-индивидуальному отношению к предмету в слове (65).

2. Назовем сферу слова, которая обладает характером значения, значимости, семемой. В этой семеме мы указали ту часть, которая имеет отношение к звукам как таковым. Но имя не есть только звуковая, фонематическая семема (57); фонематическая семема (58).

3. Символическая семема (64, 79); символический слой семемы (этимологический, синтагматический, пойематический) (59).

3.1. И вот получается в слове этимологический, вернее, этимный, момент, момент этимона, «корня» слова. В этимоне мы имеем первоначальный зародыш слова уже как именно слова, а не просто звука. Это та элементарная звуковая группа, которая наделена уже определенным значением, выходящим за пределы звукового значения как такого (58); второй симболон нельзя путать с моментом этимона в слове (60); этимон перестает быть неподвижным в своем значении, он начинает принимать участие в жизни (58).

3.2. Жизнь слова только тогда и совершается, когда этимон начинает варьировать в своих значениях, приобретая все новые и новые как фонематические, так и семематические формы. Одним из ближайших орудий для жизненной вариации значения этимона является морфема, или морфематический момент в слове… Если бы каждое слово, входящее во фразу, было бы только известной этимно-морфематической семемой, т.е. если бы оно ничего не значило бы, кроме того, что значит само по себе, вне этой фразы, то никогда из таких слов не могло бы составиться ни этой, ни какой-либо другой фразы (58).

3.3. Слово в живом языке всегда связано с другими словами и несет на себе смысловую энергию того целого, куда это слово входит вместе с прочими, и эту связанность с целым необходимо отметить и зафиксировать терминологически. Это есть синтагма слова, синтагматический слой в семеме (59).

3.4. Тут вырастает и еще один слой в семеме, зависящий от того же взаимоотношения слов в живой речи, однако надстраивающийся над тем смысловым минимумом, без которого невозможна фраза; смысл слов варьируется в зависимости от способа расположения их в предложении, от стихотворного размера (и его видов), рифмы и пр<очих> внешних приемов, употребляемых с целями выразительности. Это есть пойема слова, пойематический слой в семеме (59).

3.5. Все указанные нами типы семемы суть типы фонетического, или, вернее, внешне-словесного характера. В них совпадает значение и звук – так, что звук носит не-звуковое значение; все эти типы семемы можно обобщить в один – символический – слой семемы и слова, а их единство в одном едином слое можно обозначить как символическое единство семемы вообще, или первое символическое единство слова (59).

3.6. Испытывается потребность завершить анализ символического единства семемы еще одним пунктом; каждое слово in potentia содержит в себе только некоторую, вполне определенную совокупность формальных вариаций, и каждая данная вариация слова, характеризуемая всей индивидуальностью символической семемы в ее единстве, указывает на эту высшую общность символической семемы, от которой зависят и которую предполагают все отдельные «так-то и так-то» семемы. Это – полное и общее символическое единство семемы, или второе символическое единство слова (60). Пусть слово «город» мы взяли как символическую семему, т.е. как ряд звуков, объединенных определенным значением. Но ведь мы знаем, что эти же самые звуки могут образовать