Коротко обо всём. Сборник коротких рассказов - Валентин Валерьевич Пампура

любви. Хочу, что бы меня уважали, лелеяли. Хочу, хочу, хочу…

Соседка сверху. Вот она, интриганка! Увела чужого мужика, и издевается над ним.

Первый мужчина. Простите, но я не ваш!

Соседка сверху. Ты-то тут причём, доходяга! — Подходит ко второму мужчине. — Ну, что мой хороший, обидели тебя, тут… пойдём милый… я тебя успокою… пойдём… — уходят.

Первый мужчина. Ну вот, осталась ты без белого песка.

Женщина. Ничего. Весной поедем под Лугу, там десять соток отличного чернозёма. Будем сажать картошку.

Первый мужчина. Обожаю сажать картошку.

Роман для двоих, или двое на сцене

На сцене двое: Мальчик сорока пяти лет, и девочка тридцати восьми.

— Ты готова?

— Я всегда готова. Потому, что я великая актриса.

— Итак, она любит апельсины, красивых мужчин возле себя, и мнит себя супер звездой.

— Что значит мнит? Я и есть супер звезда.

— Да, тогда так: Ей тридцать восемь, а она мнит себя маленькой девочкой.

— Опять мнит? А разве она не может быть и звездой и маленькой девочкой одновременно?

— Хорошо пусть будет так. Пора начинать.

Они приходят каждый день. Платят деньги и смотрят, как мы их обманываем.

— Хорошие актрисы никогда ни лгут.

— Это сейчас был комплимент или ты хочешь, чтобы я убила тебя?

— Я хочу, что бы ты сегодня показала себя во всей красе.

— Я покажу, не беспокойся за меня.

— Всё, начали.

— Скучно. Каждый день похож как один на другой. Мне уже скоро сорок тебе пятьдесят. А потом всё. Жизнь прошла. А зачем?

— Как много вопросов и не одного ответа.

— Лучше бы было наоборот. Ни одного вопроса, а только одни ответы.

— Вот тогда действительно было бы скучно.

— Ну, вот. Ты мужчина и должен был поддержать меня. А ты позволил мне опять рухнуть в яму, наполненную всей этой житейской обыденностью. Я хочу свежего воздуха — Он открывает воображаемое окно — Я хочу почувствовать дыхание новой жизни, дай мне то, что утолит, взбодрит меня, даст мне силы для новой жизни.

— Есть виски, кола, марихуана, или ты предпочитаешь, что-нибудь потяжелее — Берёт гитару, играет тяжёлый рок.

— Нет, я устала от всего этого. Я хочу свежести в жизни, и чистоты в отношениях. Во всём, что нас окружает. Я не хочу всех этих искусственно — силиконовых эмоций. Я хочу настоящей жизни.

— Но нас окружает только ложь, притворство, взаимная ненависть, разочарованность, и…

— Хватит, ты мужчина. Или ты, что-нибудь придумаешь или…

— Или ты уйдёшь от меня к самому лучшему из мужчин, а через год ты поймёшь, что он такой же мерзавец, как все и вернёшься ко мне?

— Я ненавижу тебя.

— Как ты отработала эту фразу. Она у тебя всегда живая и динамичная.

— Да я хорошая актриса, а эта фраза мой конёк.

— Ну, что ж лучшая из актрис хочешь поиграть в игру, от которой даже у самых великих актрис стынет в жилах кровь?

— Ты меня интригуешь, но учти, если я разочаруюсь, я застрелю тебя — Она достала из сумки маленький дамский пистолет.

— Значит так. Правила игры просты. Мы обязуемся говорить друг другу правду, и только правду. Полная искренность и днём и ночью без перерывов на обед. Обсолютно во всём. Допускается вымысел. Но, он не должен отличаться от правды. Если ты или я почувствуем ложь. Игра прекращается, со всеми вытекающими из неё последствиями — Кивает на пистолет.

— Идёт. Я готова. Когда начнём?

— Я уже начал.

— Тогда и я за тобой.

— Ты спала с Калигулой?

— Да.

— Что за чушь? Мы договорились говорить друг, другу правду.

— Я не вру. Он часто ласкает меня. У него очень нежные руки и он творит ими чудеса. А когда он касается моих…

— Сука. Заткнись. Проститутка. Я ненавижу тебя.

— Хорошо как скажешь.

— Ты мне врёшь. Ты не могла спать с Калигулой.

— Тогда почему ты так злишься? Потому что ты поверил мне?

— Хорошо. Ты убедила меня. И я хочу посвятить тебе музыку.

— Что бы посвятить музыку нужно написать её. А для этого нужно быть композитором. А у тебя нет слуха.

— Да. Но тем ни менее я написал её. Это случилось ночью. Когда луна, проплывая мимо нашей спальни, зацепилась за нашу любовь и бесстыдно смотрела на наши сплетённые, извивающиеся в сладких судорогах тела. Ты помнишь эту дрожь, внизу живота. И тогда, когда он перестал служить, образованию звуков, упираясь в перламутровый частокол. Он покинул свою клетку и превратился в тонкий, заострённый смычок. Он задвигался, превращая тело в лёгкую и изящную скрипку. Извлекая из неё небесные звуки. Ты помнишь их?

— Да. Это была лучшая музыка, которую я когда либо, слышала в своей жизни.

— Вот видишь, что бы сочинить музыку не нужно быть композитором. Достаточно просто любить.

— Прости, что я сомневалась в твоих способностях.

— Что ж, будем считать, что мы размялись.

— А сейчас утро или уже день?

— А как бы ты хотела.

— Я хотела бы кофе.

— Тогда сейчас утро. Ты проснулась и сладко потягиваешься под одеялом. Входит слуга. Ваш кофе.

— Я не хочу капучино.

— Это не капучино. Это настоящий, арабский кофе. Его приготовил на углях старый мавр. Ты же знаешь, как он любит готовить тебе кофе.

— А как ты заставишь поверить меня, что это не капучино?

— Попробуй — Она отпивает — Вот видишь, ты бы никогда не позволила себе, сделать хоть один глоток, если б это был капучино.

— А у нас большой дом?

— Да у нас большой дом. Много комнат свой сад, но мы находимся в трудном финансовом положении. И не сегодня, завтра, у нас заберут его за долги.

— Почему так сурово? Неужели нельзя было сделать нашу жизнь, легче и приятнее?

— А разве не жизнь наполненная удовольствиями привела тебя к тоске? В жизни должны быть проблемы, и притом настоящие. А сломанный ноготь или перебор с коктейлями в ночном клубе это не проблемы.

— Хорошо, я согласна. Ведь у меня есть ты. Настоящий мужчина. А с тобой никакие проблемы не страшны.

— К сожалению, я серьёзно болен и не могу работать.

— Чёрт возьми, ты передёргиваешь — Хватается за пистолет.

— Но я не вру тебе.

— Чем ты болен?

— Когда я узнал о нашем положении, у меня отнялись ноги.

— Чёрт, почему именно ноги?

— Не знаю так пришло. Если не нравиться ноги пусть это будет, амнезия, временная потеря памяти. Или нет, я могу запить. А? как тебе? Я с утра до ночи не просыхаю. Всё свалилось на твои хрупкие плечи. И вот ещё, возвращаясь,