Плохие девочки не плачут. Книга 3 - Валерия Ангелос

Dead end. (Тупик.)

Сопротивление не принесёт результата, только усугубит и без того плачевное положение, продлит и ужесточит справедливую кару.

Всё будет по воле фон Вейганда. Никаких «или», «иначе», «а может». Обходных путей и компромиссов не существует.

Он касается меня.

Жестоко. Порочно. Неистово.

Ртом.

Не ведая стыда.

Прямо туда, да так, что забываю собственное имя, всё на свете забываю и падаю в пропасть, обдирая кожу до мяса, до зияющих белизной костей.

Дьявол.

Отнимает душу.

Раз за разом.

Извиваюсь, комкая под собой простыни, тщетно стараюсь ухватиться за край безнадёжно ускользающей реальности.

Хозяин моей жизни беспощаден.

Он не знаком с жалостью, ненасытен и неутомим, погряз в разврате, пронизан грехом, способен растлить любого, даже ангельски добродетельного человека.

Другого не жажду.

Когда его язык выписывает сатанинский алфавит внутри меня, глупо роптать и молить об иной доле.

Но сладостная пытка неожиданно обрывается.

Зачем. За что. Почему.

Теряюсь в догадках.

Разочарованно всхлипываю, требую логического завершения, беззвучно протестую против вопиющего беспредела.

Фон Вейганд отстраняется и коршуном нависает надо мной.

— Я должен сообщить важную новость, — произносит холодно, припечатывает мрачным взглядом и спрашивает: — Сказать сейчас или отложим на после?

Покрываюсь морозным инеем.

Возбуждение вмиг выветривается, пьянящая эйфория стремительно покидает тело, а на экстаз резко становится наплевать.

— Говори, — бросаю сдавленно.

Он вздыхает, удручённо качает головой, окончательно ввергая меня в пучину дичайшего ужаса.

Спешно перебираю вероятные варианты признаний.

Таки не рассчитал силы и порешил Леонида? Случайно прикончил Машу? Ещё кого-то зацепил? Всех вместе взятых угробил?

— Ну, говори же, — хватаю его за плечи, невольно царапаю ногтями. — Пожалуйста, объясни, в чём дело.

Молчит.

Склоняется ниже, трётся бородой о мою шею.

— Дело в том, что… — осекается, медлит и, наконец, шепчет на ухо: — Ты действительно очень красивая и вкусная.

Мозг зависает.

Нужна перезагрузка системы.

Некоторое время перевариваю фразу. Отвергаю очевидную информацию, отказываюсь верить своим ушам. Снова перевариваю, снова отказываюсь.

Извилины плавятся, нейроны искрят.

Стоп.

Минуточку.

Он издевается?

Издевается?!

Пальцы машинально сжимаются в кулаки, ярость срывает башню.

Уже ничего не анализирую.

Взрываюсь.

— Долбанутый ублюдок, — выпаливаю сердито, осыпаю широкую грудь хаотичными ударами. — Гад. Скотина. Сволочь.

Он хохочет, явно наслаждается происходящим.

Без труда пленяет мои запястья, разводит в стороны, точно распинает. Прижимает к кровати. Не сильно. Слегка. Наглядно показывает, кто здесь главный.

— Очень красивая, очень, — обжигает прерывистым дыханием. — Неужели не знаешь? Никогда себя не рассматривала?

— Нет, — отвечаю с возмущением.

— Могу дать зеркальце, — иронично посмеивается.

— Какое на хр*н зеркальце? — вопрошаю сердито, тщетно стараюсь лягнуть противника ногой.

— Крохотное, — медленно обводит языком мочку уха, вынуждает застонать, будто играючи, покусывает. — Совсем как ты.

Разозлиться не получается. Обидеться тоже.

Гнев сменяется на милость.

Рефлекторно. Без объяснения причин. Помимо воли.

— Ненавижу, — лгу и не краснею, вредничаю чисто для проформы. — Что за дебильные подколы?

— Нужно хоть раз посмотреть, — елейным тоном заявляет фон Вейганд. — Удивительное зрелище. Безумно аппетитное.

Вот как он умудряется.

Сбивает с ног и бьёт под дых, вгоняет нож до упора.

Трахает словами.

— Хватит, — бормочу чуть слышно. — Прекрати.

— Такая аккуратная, будто выточенная, — неумолимо продолжает. — Нежная, влажная, шелковистая.

Вдруг отпускает мои руки.

Земная цепь рвётся.

Звено за звеном.

С утробным звоном.

Прямо на пол.

Стальные путы больше не держат.

Но и былого сопротивления нет.

Выгибаюсь навстречу, жажду запретных ласк.

— Даже не подозреваешь, насколько идеальная, — хрипло произносит фон Вейганд.

Касается воспалённой кожи.

Накрывает горло ладонью.

Сдавливает.

Не больно.

Сдерживая мощь, управляя моментом.

Даёт время привыкнуть и движется дальше. Прокладывает пылающий путь от груди к животу. Увлекает за грань, погружает в дымящийся котёл, пробирает до костей и глубже.

Дразнит, дурманит, добивает.

Скользит всё ниже и ниже.

До темноты в глазах, до горько-сладкой дрожи.

— Начинаю верить в Рай, — льнёт жадным ртом к трепещущим устам. — В горячий, тесный, пульсирующий Рай.

Жалобно всхлипываю.

Пожалуйста.

Прошу, не останавливайся.

— Meine Schlampe, (Моя шлюха,) — обволакивает своим невозможным голосом, словно паук оплетает ядовитым коконом. — Meine Kleine. (Моя малышка.)

Не проникает.

Легонько поглаживает, едва дотрагивается кончиками пальцев, распаляет и доводит до исступления.

Отнимает жизнь с садистским удовольствием.

Невыносимо медленно.

По каплям.

— Богиня чёртова, — бросает хлёстко, сквозь рычание.

Грубо сминает.

Дёргаюсь как от удара.

Кричу.

— Моя, моя, моя, — шепчет точно заклинание, утыкается губами в висок, совершает контрольный выстрел: — Хочу тебя всю.

Бери.

Не жалей.

Пользуйся, применяй по назначению.

Давно твоя.

Want you harder.

Жёстче, сильнее, быстрее.

До полного затмения разума.