Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки - Юрий Колесников

Одним из друзей Котельникова, с которым он иногда общался и высказывания которого на самые разные темы очень ценил, был рядовой в бригаде осназа Яков Михайлович Глазшнейдер. Немолодой, небольшого роста, щупленький и очень симпатичный. До войны (у Сыромолотова) был первым заместителем начальника областного управления милиции Могилёва в звании подполковника, почётным сотрудником рабоче-крестьянской милиции, в прошлом москвич, сын известного профессора-медика. Человек, несомненно, одарённый, обладавший обширными знаниями в самых разных областях. На работу в милицию был направлен как комсомолец по путевке ЦК комсомола. Котельникову всегда было интересно с ним беседовать. Очевидно, то же самое ощущал и Яков Михайлович, особенно после того как узнал, что старшему лейтенанту знакомы афоризмы на латыни.

Рядовой Глазшнейдер стоял у пекарни на посту с карабином за плечом и обломком небольшой пилочки «проводил сеанс маникюра», когда подошёл Котельников. Разговор начался, как обычно, с шуток-прибауток и обмена латинскими изречениями, которые очень любил приводить Глазшнейдер, несмотря на то, что отдельные афоризмы на латыни не очень пристойно звучали по-русски. Например, «пахарь знает, что сеет, и знает, что теряет» (по-латински фраза звучит так: «Агриколе сцит, квит серит э сцит квит пердит»).

После такой короткой «увертюры» оба в очередной раз рассмеялись, а потом речь зашла о Сыромолотове.

– Всё-таки он был недавно начальником областного управления милиции и должен быть в курсе интересующего меня вопроса. Дело очень серьёзное, Яков Михайлович!

Из дальнейшей беседы Котельников выяснил, что совсем недавно в течение нескольких дней подряд Сыромолотов часто заходил в штабную землянку.

– Так я и спросил Василия Ивановича, когда он проходил мимо, а я стоял у штаба на посту, – произнёс, улыбаясь, боец Глазшнейдер: «Это что? Зачисляют тебя в начальники?» Он отделался смешком и прошёл в штаб.

Котельников задал постовому прямой вопрос, на который последовал такой же прямой ответ:

– Сыромолотов был членом бюро Могилёвского областного комитета партии. Он обязан был знать, где находились хранилища с ОХВ Красной Армии. Даже я, в то время его заместитель, поскольку курировал уголовный розыск, был кое во что посвящён. А почему вас это интересует?

Котельников ушёл от ответа.

Яков Михайлович рассмеялся. Разумеется, уж он-то не мог не понять! Когда же услышал очередной вопрос, заданный Котельниковым, то уже не смеялся, а вытаращил глаза и тихо присвистнул:

– У-юй-юй…

– Как это перевести с латыни на русский, Яков Михайлович? – поинтересовался Котельников, чтобы узнать, чем вызвано такое удивление.

– Кажется, я что-то начинаю улавливать, – признался тот. – Конечно, осведомлённость Сыромолотова могла привлечь внимание. По долгу службы он со всем этим соприкасался. Но вы от меня ничего не слышали, дорогой мой Юрий Антоныч. Я не хочу разделить судьбу начальника особого отдела Климова[29].

Котельников понял, что люди догадываются о происходящем в бригаде. Это подтверждало серьёзность создавшегося положения. Что-то надо было предпринять, но прежде многое тщательно выяснить.

После сопоставления фактов и недолгих размышлений Котельников пришёл к выводу, что именно командир комендантского взвода бригады полковник милиции Сыромолотов мог дать описание известных ему объектов, в подвалах которых до войны размещались склады с ОХВ Красной Армии.

Котельников решился на беседу с Сыромолотовым. Вначале тот отделывался шутками, посмеивался, рассказал даже хлёсткий анекдот, но за этим весёлым тоном ощущалась настороженность. Несмотря на нажим старшего лейтенанта, Сыромолотов продолжал утверждать, что никакого разговора, кроме дел, касающихся взвода, у него с генералом Сёминым не было. Не исключено, что тот предупредил его о конфиденциальности беседы.

Котельникову ничего не оставалось, как предъявить Сыромолотову конкретный факт. Это был, конечно, рискованный шаг. Но где-то в глубине души он рассчитывал на порядочность полковника милиции, тем более что подобное мнение о нём складывалось из беседы с Яковом Михайловичем. Да и самому приходилось выполнять вместе с Сыромолотовым серьёзные задания, в частности, на Украине. И не только. Старший лейтенант прочёл собеседнику и затем дал ему самому ознакомиться небольшой отрывок, где перечислялись адреса в Могилёве с описанием зданий. К примеру, склад на бывшей шёлковой фабрике и её внешний вид. С ориентирами с воздуха. Но главное, что это в оккупированном немцами Могилёве!

Закипавшее в полковнике возмущение, видимо, было настолько велико, что, несмотря на профессиональный опыт, требующий проявлять осторожность в высказываниях, он уже не отпирался, как было вначале:

– Я говорил ему о том, что было до войны! Он интересовался местонахождением складов Красной Армии. Теперь это уже не военная тайна, и я, разумеется, ему доложил. При чём здесь немцы? Это же совершенно разные вещи!

Сыромолотов как был, так и остался человеком с развитым чувством ответственности. Это проявилось и в трагический момент. Весь состав областной милиции Могилёва под его командованием покинул здание управления, когда гитлеровцы уже вступали в город, окружённый почти со всех сторон. И только тогда личный состав управления – более полусотни человек – ушёл в лес и впоследствии влился в бригаду особого назначения капитана Шмакова.

Поэтому Котельникову быстро удалось найти общий язык с Василием Ивановичем. От шутливого, весёлого настроения, с которым тот встретил старшего лейтенанта несколько минут назад, не осталось и следа. Его лицо стало пунцовым, он не на шутку занервничал, отдавая себе отчёт в том, что влип в неприятную историю, последствия которой могут быть для него самыми непредсказуемыми. С трудом сдерживая себя, он тихо и энергично повторял:

– Пожалуйста, укажите, что я понятия не имею, что сейчас творится в Могилёве у немцев по этой части.

Пришлось Котельникову успокаивать его и просить не выдать себя в случае общения с тем, кому он излагал обстановку в Могилёве до оккупации города немцами.

В ту ночь с базы ушла радиограмма, в которой Котельников ставил руководство управления в известность о том, что «радиограмма из 804 групп о ввозе немцами в город Могилёв отравляющих химических веществ не соответствует действительности. Повторяю: не соответствует действительности. Свой».

На следующее же утро в десять часов во время первого сеанса связи поступила радиограмма, адресованная Котельникову, но на шифре общего пользования. Это его очень удивило. В радиограмме значилось: «Своему. Немедленно сообщите на каком основании вами опровергается наличие указанном городе отравляющих химических веществ. Яша».

Радиограмма была подписана начальником Особой группы НКВД СССР Серебрянским. С содержанием радиограммы нельзя было знакомить ни комбрига, ни его фактического заместителя начальника разведки Сёмина, ни вообще показывать кому-либо, кроме адресата! Именно это удивило и взволновало Котельникова.