Суворов и Кутузов - Леонтий Раковский
Шрифт:
Интервал:
Кутузова беспокоила разобщенность русско-австрийской армии, в Вене же все были настроены весьма радужно. В гофкригсрате царила уверенность в благополучном исходе кампании, – может быть, только потому, что план войны разработал австрийский штаб.
Кобенцель показал Кутузову письмо генерала Макка из армии эрцгерцога. Макк писал из Ульма:
«Никогда никакая армия не находилась в столь выгодном положении, как наша, для одержания поверхности над неприятелем. Сожалею об одном, что нет здесь императора и его величество не может быть личным свидетелем торжества своих войск».
– Ну, дай-то Господи! – сказал Кутузов.
Как ни уговаривал его Кобенцель остаться еще на денек в столице, чтобы побывать в театре, Михаил Илларионович не согласился. На следующий же день, 27 сентября, он выехал из Вены в Браунау, сборное место его Подольской армии.
Несмотря на твердую уверенность австрийца в том, что все обстоит благополучно, положение союзников очень беспокоило Кутузова.
Гофкригсрат, стремившийся из Вены заранее начертать весь план будущей кампании, уже допустил непростительную ошибку.
В своих бумажных расчетах он не хотел принимать во внимание противника. Эрцгерцог Фердинанд, не дождавшись кутузовской армии, двинулся к Ульму. По плану гофкригсрата австрийская и русская армии должны были преспокойно соединиться возле Ульма. Гофкригсрат наивно предполагал, что Наполеон, стоявший в Булони (он думал высадиться в Англии), будет невозмутимо смотреть на это. Когда же выяснилось, что Наполеон быстро двинулся к Рейну, австрийцы всполошились. Их план, прекрасный на бумаге, начинал трещать. Они потребовали, чтобы кутузовская армия продвигалась быстрее, чем могла.
И вот теперь Наполеон стоял в двух шагах от эрцгерцога, а Подольская армия Кутузова еще тянулась к Браунау.
Легкомысленный просчет гофкригсрата был налицо.
Пока Кутузов ехал из Вены, русские войска устраивались в окрестных деревнях у Браунау.
Здесь, за Дунаем, многое показалось русскому солдату необычным: бритые подбородки жителей, черепичные крыши их домов, дороги, обсаженные фруктовыми деревьями, которых никто не ломает.
Поражали повсеместная чистота и порядок: нигде не увидишь ни грязной лужи среди двора, ни окна, заткнутого тряпьем или подушкой.
А солдаты-украинцы удивлялись, глядя на запряжку волов: немцы укрепляли ярмо не на шее, а на рогах.
– Хитер, немчура: понял, что у вола вся сила в башке!
– Да, брудеры народ смекалистый!
Пришелся по вкусу русскому солдату немецкий завтрак – кофе, которым хозяева потчевали своих постояльцев по утрам. Хозяйка наливала каждому солдату по кружке.
Но русские привыкли есть не в одиночку, а артелью. Потому они сливали все в один котелок и просили, чтоб хозяюшка, наливая, не жалела бы кофейной гущи. В этот взвар солдаты крошили ситник, прибавляли лучку и сольцы и, перекрестившись, хлебали кофе ложками, как свою, привычную тюрю.
– А скусная эта кава! – хвалили солдаты.
– Вроде нашего сбитня.
Очень удивительно было русским, что в немецких лавчонках не найти чая. Он продавался в аптеке, как лекарство. Полюбилось им баварское пиво. Но немец и пил-то не так, как надо: мог целый день сидеть за «гальбой» в трактире без песен и куражу. Он просто разговаривал с приятелем – водил пальцем по столу пивные дорожки, показывал, как лихо воюет Бонапартий.
А слухи о войне шли неважные: француз наседал.
– Срам: брудеры уже по первости не устояли, – осуждали австрийцев русские солдаты.
Не успел Кутузов приехать в Браунау, как к нему явился русский посланник в Баварии барон Бюлер. Барон был чрезвычайно расстроен: он бежал из Мюнхена, так как французы уже подходили к городу.
Как будто бы начинали оправдываться опасения Кутузова.
До Мюнхена от Браунау было сто верст. Мюнхен лежал на полпути между Браунау и Ульмом. Было похоже на то, что Наполеон уже перерезал дорогу Браунау – Ульм.
Михаил Илларионович приказал выставить посты на реке Инн, назначил Багратиона командовать авангардом армии и разослал во все стороны лазутчиков, чтобы собрать точные сведения о неприятеле.
На третий день после приезда из Вены Кутузов получил письмо от эрцгерцога Фердинанда. Эрцгерцог сообщал, что Бонапарт, видимо, боится атаковать австрийцев с фронта, а старается обойти их, чтобы стать между ними и русскими. Письмо было уверенное и бодрое.
«Моя армия одушевлена мужеством», – похвалялся Фердинанд.
Но что эрцгерцог предпримет дальше, из письма было неясно.
Больше писем от Фердинанда или Макка Кутузов не получал.
Каждый новый день приносил самые разноречивые сведения и слухи. По одним – эрцгерцог отступал в Тироль, по другим – перешел на левый берег Дуная.
Австрийские конные разъезды, которые Кутузов отправлял в Баварию, не могли достать «языка». Двигаться вперед на соединение с эрцгерцогом Кутузов пока не мог: задние русские колонны еще подходили к Браунау. Солдаты были изнурены усиленным маршем. Многие шли босиком – совершенно изорвалась обувь.
И тут в один ненастный день положение окончательно прояснилось.
11 октября 1805 года у дома, где жил русский командующий, остановилась австрийская почтовая карета. Стекла в ней были разбиты, одно крыло и подножка исковерканы, и вся карета залеплена грязью. Из нее вышел, прихрамывая и держась за повязанную белым платком голову, какой-то австрийский генерал. Ординарцы, сидевшие в коридоре, видели, как полковник Резвой сразу провел приехавшего генерала к командующему. И тотчас же Кутузов послал за австрийским генералом Мерфельдом, который состоял при его штабе.
Началось совещание.
А штабные, со слов полковника Резвого, присутствовавшего при встрече Кутузова с Макком, уже передавали шепотком друг другу невероятную, неприятную новость: вся семидесятитысячная армия эрцгерцога с артиллерией и обозами сдалась под Ульмом Бонапарту.
Бонапарт переправился через Рейн и быстро очутился со стовосьмидесятитысячной армией в Баварии. Он окружил австрийцев и 8 октября заставил Макка сдаться. Эрцгерцог как-то успел улизнуть с несколькими эскадронами в Богемию, а Макка Наполеон отпустил, взяв с него слово не воевать против французов. И посрамленный Макк мчался в Вену к императору.
– Вот вояки! – возмущались все.
– Что, они даже не попытались вступить в бой?
– Нет, вероятно, дрались. Видишь: сам Макк-то хромает, и голова у него повязана. Должно быть, ранило.
– Какое там ранило! – смеялся Резвой. – Просто почтовая карета опрокинулась ночью в дороге, и Макк набил себе на лбу шишку.
– Стало быть, свой ямщик для генерала Макка оказался опаснее француза!
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!