Море изобилия. Тетралогия - Юкио Мисима

— Вы ведь сказали: «Я хотел вернуться из Индии самолетом, но на военном самолете не смог получить места»?

— Да.

— Я неправильно перевел это, получилось: «Я теперь возвращаюсь в Японию на самолете, но это военный самолет, и для вас я не смог получить места, поэтому не могу взять вас с собой». Поэтому-то и поднялся такой крик: «Не уезжайте!», «Возьмите меня с собой!». Мы нарушили обещание, вот дамы и разозлились. Это я виноват, что встреча сорвалась, мне нет прощения, — с непроницаемым лицом извинился Хисикава.

12

Регулярное авиасообщение между Таиландом и Японией открылось в прошлом, 15-м году Сева,[145] но когда Япония стала посылать своих наблюдателей во Французский Индокитай, намереваясь перерезать пути помощи Чан Кайши, полностью сломленному Индокитаю, чтобы присоединиться к существующей авиалинии Тайбэй[146] — Ханой — Бангкок, пришлось открыть южный обходной маршрут через Сайгон. Это были частные воздушные перевозки, которыми управляла акционерная компания всех японских авиалиний. Но в компании «Ицуи» считали шиком украдкой посадить важного гостя на военный самолет, где не было особых удобств для пассажиров, но присутствовали скорость и превосходные двигатели. Ведь этим можно и на встречающих произвести впечатление — человек летал по серьезным официальным делам — и показать, насколько сильно влияние «Ицуи» в армии.

Хонде было жаль расставаться с тропиками. Когда золотые башни храмов почти затерялись в зеленых зарослях, пережитая здесь встреча с возродившимся Исао стала казаться сказкой, фантазией. Хотя тому, что это был Исао, были доказательства, принцесса еще слишком мала, так что ее жизнь, как печаль и радость детской песенки, не имеет ничего общего с бурным потоком жизни Киёаки и Исао, жизнь принцессы напоминает экстравагантную повозку в цветах, которой коснулся любопытный взор путешественника.

Как это странно, что обыденная жизнь жаждет чудес! По мере того как самолет приближался к Японии, Хонда начинал успокаиваться — уж там-то его ждала размеренная жизнь без всяких тайн. Он в конце концов избавился от оков не только законов разума, но и законов чувств. Его даже не особенно печалила разлука с принцессой Лунный Свет, не раздражали военные, которые в самолете с пеной у рта спорили о надвигавшейся войне, — он не испытывал никаких эмоций.

Увидав фигуру встречавшей его жены, Хонда, конечно, испытал теплые чувства, но, как и предполагал, ощутил, что это чуть оплывшее, невозмутимое бледное лицо просто связало его уезжавшего и его вернувшегося. Промежуток между двумя точками во времени исчез, ему показалось, что глубокая, зияющая рана, нанесенная путешествием, бесследно затянулась.

— С приездом! Добро пожаловать домой. — Жена в спущенной с плеч скромной кашемировой шали стояла впереди встречавших, она поклонилась Хонде, задев кончик его носа привычно растрепавшимися спереди волосами — Риэ никогда не нравилось, как ее причесывают в парикмахерской: вернувшись домой, она поспешно распрямляла завитые волосы, разрушая прическу. Волосы жены немного пахли паленым и каким-то лекарством.

— Мама здорова, но вечером холодно, а ей нельзя простужаться, поэтому она ждет дома.

Риэ заговорила о свекрови еще до того, как ее спросили, просто так, а вовсе не из чувства долга, и это было приятно. Жизнь должна быть именно такой.

В машине по дороге домой Хонда сказал:

— Тебе нужно завтра же пойти в универмаг и купить для меня куклу.

— Хорошо.

— Я обещал маленькой принцессе, с которой встретился в Таиланде, послать ей японскую куклу.

— Может, послать обычную японскую куклу, ту, у которой короткие волосы?

— Да. Не слишком большую, примерно вот такую, — и Хонда, разведя руки, показал размер.

Он еще подумал, что подойдет и мужская кукла, которая будет означать возродившегося мужчину, но решил, что это было бы неестественно, и ничего не сказал.

В прихожей родного дома сына встречала мать — на согнутой фигуре парадное платье в полоску. Хонда подумал: надо бы как-нибудь посоветовать ей не красить волосы в такой жгуче-черный цвет и не пропускать по ним к ушам тонкие дужки очков в золотой оправе, но момент, как всегда, был неподходящим.

Когда вместе с женой и матерью Хонда шел по застеленному татами коридору своего по-прежнему большого, темного и холодного дома, он заметил, что его походка как-то незаметно стала напоминать походку отца, когда тот возвращался домой.

— Как хорошо, что ты вернулся, пока не началась война. Я так боялась, — задыхаясь, проговорила мать, двигаясь по продуваемому ветром коридору. Состарившись, мать, когда-то с энтузиазмом работавшая в Патриотическом союзе женщин, стала бояться войны.

Дав себе несколько дней отдыха, Хонда начал ходить в свою контору в здании Марубиру, потянулись заполненные работой, спокойные дни. Японская зима резко разбудила его дремавший разум. Рассудок походил на перелетную птицу, которую он так и не встретил во время своего путешествия по Юго-Восточной Азии, на журавля, перелетевшего через залив, где на пути в Японию застыла душа Хонды.

Утром восьмого декабря жена пришла в спальню разбудить его.

— Прости, что поднимаю тебя раньше обычного, — тихо сказала она.

— Что случилось? — Он приподнялся на постели, решив, что плохо матери.

— Война с Америкой. Сейчас по радио в новостях… — сказала Риэ все тем же извиняющимся тоном.

В то утро он отправился в контору, но в новостях передали об атаке на Перл-Харбор, какая уж тут работа. Слыша постоянный смех, который никак не могла сдержать молодая служащая, Хонда подумал, что женщины умеют выражать патриотизм только как чувственную радость.

Пришло время обеда. Служащие договаривались идти к императорскому дворцу. Хонда проводил их, запер контору, и дорога, по которой он пошел прогуляться после еды, сама собой привела его к площади перед императорским дворцом.

Кажется, у всех, кто находился в окрестностях района Маруноути, была одна и та же цель. Широкие тротуары были заполнены людьми.

«Мне сорок семь лет», — думал Хонда. Ни в душе, ни в теле не осталось молодости, сил, чистых чувств. Еще лет десять, и пора готовиться к смерти. «Вряд ли я погибну на войне». Хонда не был военнообязанным, но даже если бы и был, он не боялся, что его пошлют на поле боя.

Возраст, когда лучше издали рукоплескать напрасным патриотическим поступкам молодых. Летали даже бомбить Гавайи! Подобное геройство ему явно не по возрасту.

Неужели его отделял от них только возраст? Не совсем так. Хонда и рожден был не для подвигов.

Жизнь его, как и жизнь каждого человека, постепенно двигалась к смерти, но, во всяком случае, он осознавал, куда идет. Он не бросался туда бегом. Бывало, Хонда помогал людям, но сам не попадал в такие ситуации, когда помощь