Хозяин Черного Замка и другие истории - Артур Конан Дойл

– Как, это та самая рота, которая вела себя так скверно во время наступления?

– Полковник Флэнаган доносит, сэр, что эта рота приняла на себя весь удар. Только благодаря ей каре имело возможность перестроиться.

– Скажите гусарам, Стивен, чтобы шли вперёд, – сказал генерал. – Гусары должны отыскать эту роту. Я не слышу пальбы. Пожалуй, Королевскому Красному полку придётся позаботиться о пополнении рядов. Пусть каре возьмёт вправо, а затем снова вперёд.

Но шейх Кадра из Хадендовы увидел со своей вершины, что неверные в больших шапках вновь соединились и возвращаются. Шли они спокойно и деловито, как люди, которым надо во что бы то ни стало окончить начатое дело. Шейх посоветовался с дервишем Мусой и Гуссейном из Баггараса. Велика была его скорбь, когда он узнал, что целая треть его войск переселилась в Магометов рай. Нужно было кончать, пока ещё можно хвалиться победой. Шейх отдал приказ, и воители пустыни скрылись так же незаметно и неслышно, как появились. Сражение того дня предоставило в распоряжение английского генерала плато на красных скалах, несколько сот копий и винтовок и долину, которая вторично покрылась убитыми.

Гусарский эскадрон первый приехал к месту, где развевалось мятежное знамя. Всё кругом было завалено грудами убитых арабов. Знамени не было, но винтовка продолжала торчать из куста мимозы. А вокруг куста, зияя смертельными ранами, лежали трупы. То был Конолли и его умолкнувшие навеки ирландцы. Чувствительность не принадлежит к числу английских национальных пороков, и всё же, проезжая мимо места бойни, гусарский капитан отсалютовал эфесом сабли павшим на поле брани.

Британский генерал немедленно уведомил о событиях своё правительство, то же сделал и шейх из Хадендовы. Их сообщения не походили одно на другое.

Доклад шейха гласил:

«Шейх Кадра, вождь народа Хадендовы, шлёт избранному Аллахом Мухаммеду-Ахмету почтение и привет. Узнай из сего, что в четвёртый день луны мы дали большое сражение кафрам[104], которые называют себя инглезами. С нами был вождь Гуссейн и десять тысяч правоверных. С благословения Аллаха мы их разбили и гнали на протяжении мили. Однако эти неверные не похожи на египетских собак и потому убили многих наших воинов. Мы всё-таки уповаем поразить их ещё до появления новой луны, для чего и прошу тебя прислать мне из Омдурмана тысячу дервишей. В знак нашей победы посылаю тебе вместе с нашим вестником взятое нами знамя. По цвету знамени можно было бы полагать, что оно принадлежало правоверным, но кафры проливали кровь свою без жалости, чтобы спасти его. Почему я и полагаю, что это знамя было очень дорого проклятым кафрам».

1893 г.

Среди любителей крикета имя Уолтера Скаугелла не нуждается в дополнительных рекомендациях. Ещё в 90-х он начал выступать за университетскую команду, а с начала нового столетия сделался бессменным лидером в команде своего графства. Его долгая и славная карьера игрока прервалась только с началом мировой войны. После трагических военных лет Уолтер Скаугелл не нашёл в себе душевных и физических сил вернуться на прежнюю стезю, но с крикетом окончательно не расстался, являясь членом совета клуба графства и одним из самых лучших и опытных судей во всём Соединённом Королевстве.

Оставив большой спорт, Скаугелл продолжал вести активный образ жизни и часто совершал длительные пешие прогулки по лесным угодьям заповедника Нью-Форест, близ границы которого стоял его дом. Подобно всем мудрым людям, во время своих странствий по лесным дебрям Скаугелл старался передвигаться бесшумно, в результате чего нередко оказывался свидетелем сцен и событий, которые обычно недоступны взору случайного прохожего, не привыкшего соблюдать тишину. Однажды вечером ему посчастливилось наблюдать за барсуком, пробирающимся в свою нору в отвесном склоне берега ручья. Часто попадались на лесных прогалинах маленькие группы благородных оленей. Иногда тропинку пересекала осторожная лиса, готовая скрыться или метнуться в сторону при первом намёке на близость человека. Но как-то раз ему довелось встретить в чаще людей, и эта встреча оказалась куда более удивительной, чем со всеми прочими обитателями заповедного леса.

По оба конца узкой длинной лужайки высились два гигантских дуба. Разделяло их футов тридцать или сорок, и между ними, на высоте более пятидесяти футов, была протянута толстая верёвка. Кому-то пришлось здорово потрудиться, чтобы привязать её на таком расстоянии от земли. По обе стороны верёвки на стандартной дистанции друг от друга располагались крикетные калитки. Худой и высокий молодой человек в очках подавал мячи, которых у него, похоже, имелось в достатке, с одной стороны импровизированной площадки, а на другой их принимал парнишка лет шестнадцати во вратарских перчатках. Точнее будет сказать, что он ловил мячи, не попадавшие в калитку, потому что ни один поданный мяч не касался поверхности земли. Подающий наносил удар таким образом, что каждый мяч взмывал почти вертикально вверх, перелетал над натянутой верёвкой и под очень острым углом опускался на стойки калитки.

Скаугелл несколько минут наблюдал за необычным зрелищем, не выходя из кустарника. Сначала происходящее показалось ему чистейшей воды глупостью, но постепенно он начал усматривать в действиях игроков скрытый смысл. Во-первых, чисто технически выполнить подобную подачу, то есть поднять мяч над верёвкой и попасть при этом в площадь калитки, требовало верного глаза и точного расчёта траектории, а во-вторых, поражала стабильность, с которой этот удивительный молодой человек, выполняя раз за разом сложный кручёный удар – как легко определил намётанный глаз старого профессионала, – попадал мячом либо в верхнюю перекладину калитки, либо прямо в руки защитника. За такой стабильностью непременно должна была стоять длительная практика.

В конце концов любопытство мистера Скаугелла возобладало над деликатностью. Он вышел из-за кустов на поляну, повергнув своим появлением обоих участников игры в очевидное смущение. Они выглядели так жалко и виновато, словно занимались чем-то предосудительным и были застигнуты с поличным. К счастью, Уолтер Скаугелл был джентльменом, светским человеком с безупречными манерами и обаянием, и ему без особого труда удалось успокоить молодых людей.

– Прошу простить меня за вторжение, – заговорил он с наигранной весёлостью, – но я тут проходил мимо, и мне стало страшно интересно, чем вы занимаетесь. Я сам старый игрок, так что вы должны понять моё любопытство. Могу я спросить, господа, что именно вы пытаетесь изобразить?

– Да просто решили размяться немного и покидать мячики, – с притворной скромностью ответил старший. – Видите ли, поблизости у нас не найти подходящей площадки, вот мы с братом и отыскали это местечко в лесу.

– Вы подающий?

– Д-да, вроде того.

– За какой клуб выступаете?

– Собственно… Мы играем только по средам и субботам. Наша деревня называется Бишопс-Брэмли.