Хаски и его учитель белый кот. Том III - Жоубао Бучи Жоу

Сышэн из прошлой жизни в полном составе.

Ради того, чтобы подстегнуть Тасянь-Цзюня, из всех этих людей сделали марионетки Вэйци Чжэньлун, и, за исключением Сюэ Мэна, никто не спасся?

Однако он ясно помнил, как когда-то Хуа Биньань мягко сказал ему:

— Ты пойми, я ведь тоже привязался к людям с Пика Сышэн. В мире людей так много страданий и невзгод, и я не хочу их приумножать. Мне это тоже не по душе, я лишь надеюсь, что на этом пути умрет как можно меньше людей, иначе мою совесть будет трудно успокоить.

Именно эти слова сказал Хуа Биньань, когда впервые пришел к нему через разрыв во времени и пространстве.

«В мире людей так много страданий и невзгод, я не хочу их приумножать. Мне это тоже не по душе, я лишь надеюсь, что на этом пути умрет как можно меньше людей».

Это не слишком отличалось от его собственного образа мыслей. Пусть у него было «злое сердце и жестокие руки», однако ему это вовсе не нравилось, он был просто вынужден так жить.

— «…Иначе мою совесть будет трудно успокоить», — в то время, когда Хуа Биньань так искренне убеждал его при помощи этих слов, он уже истребил почти всех людей в том грешном мире, из которого пришел. А ведь сам он до этого момента даже не догадывался об этом.

— Сердечный друг старшего брата, ты… что с тобой случилось? — через гул крови в ушах до него смутно доносился взволнованный голос Наньгун Лю. — Твое лицо очень подурнело. Почему ты весь дрожишь? Ты… ты заболел? Тебе холодно?

Этот ребенок был очень болтливым и надоедливым. Внезапно Ши Мэя окутало теплом. Это Наньгун Лю, сняв свое верхнее одеяние, суетливо набросил его ему на плечи.

— Вот, мне не холодно, я отдам тебе свою одежду.

Кто мог подумать, что этот грешник и манипулятор, такой мягкий снаружи, но безжалостный[273.1] внутри, потеряв свое божественное сознание, превратится в такого простодушного человека.

Может быть, все люди, когда были молоды, имели эту насущную потребность беспокоиться и заботиться о других? Годы слишком обтесали их, сердца избороздили не менее глубокие морщины, чем те, что легли на их лица, так что со временем они так изменились, что стали совсем непохожими на самих себя.

Ши Мэй закутался в одежду Наньгун Лю. Ему было так холодно, что, казалось, мороз пробирает его до костей.

Перед внутренним взором пульсировали темные круги, голова кружилась и кровавые слезы сочились из-под белой повязки на глазах... Он обессиленно упал в кресло и, свернувшись калачиком, весь сжался.

— Он не я… — бормотал Ши Мэй. — Он — это не я…

Стоявший рядом совсем сбитый с толку Наньгун Лю переспросил:

— Что?

Ши Мэй уткнулся лицом в согнутую руку. Мелкая дрожь с пальцев быстро распространилась по всему телу. После всего, что он теперь узнал, ему не хотелось снова прикасаться к той шелковой ткани.

— Я просто хотел спасти людей. Да, я тоже знал, что ради общего блага неизбежно придется пойти на жертвы, знал, что придется действовать исходя из холодного расчета и предать доверие многих искренних и верных сердец. Я уже понял, что нет пути назад, и когда мы с ним обсуждали, что, возможно, мне нужно будет пожертвовать своими глазами, я также ни секунды не колебался. Однако я…

— Сердечный друг старшего брата…

Наньгун Лю провел рукой по его волосам, словно неуклюже пытаясь утешить другого ребенка.

У Ши Мэя вдруг перехватило дыхание от подступивших к горлу рыданий:

— Но я правда и подумать не мог, что он лишит жизни так много людей…

Шелк медленно опустился на землю. Кусочек ткани, на котором были записаны почти все заклинатели и простые смертные того другого мира.

Все, кто стал непогребенными костями и превратился в прах.

Еще долго Наньгун Лю сидел рядом с ним на корточках, не зная, что делать и как поступить. Наконец, Ши Мэй медленно положил холодные как лед руки на стол и, нежно погладив столешницу, используя ее как опору, неожиданно поднялся на ноги.

— Куда ты хочешь пойти? — поспешил спросить его Наньгун Лю.

Ши Мэй на мгновение застыл на месте. Казалось, он и сам не знал, куда ему идти. Только когда Наньгун Лю задал этот вопрос в третий раз, он пришел в себя и, прикусив губу, ответил:

— В тайную комнату.

Он не мог позволить себе и дальше продолжать заблуждаться. Ему нужно помочь Учителю.

Когда он подошел к тайной комнате, одного прикосновения к двери хватило, чтобы понять, что Хуа Биньань наложил на нее очень сложное и редкое заклинание.

На мгновение Ши Мэй впал в ступор от изумления, но тут же его губы тронула горькая усмешка.

От записи всех подконтрольных войск на шелке до охранного заклинания на дверях. Он внезапно почувствовал себя до смешного нелепым.

Тот Ши Мэй так его опасался, что использовал заклинание, которое, как он думал, этот Ши Мэй еще не мог изучить. В конечном итоге, если зрить в корень, выходит, что Хуа Биньань вообще ему не доверял.

— Должен разочаровать тебя, — прошептал Ши Мэй, и в его руке вспыхнул насыщенно-голубой свет, который быстро проник в центр магической формации. — Возможно, ты в мои годы еще не изучил эту технику, однако я ее уже усвоил, только ты этого еще не знаешь.

Каменные двери тайной комнаты с грохотом отворились.

Если бы он мог прожить свою жизнь еще раз, повторил бы он свой жизненный путь?

Даже один и тот же человек, возможно, смог бы изменить свою жизнь, если бы весной ему удалось спрятаться от дождя, а в летний день выспаться в тени раскидистого дерева.

Помедлив перед открытой каменной дверью, Ши Мэй, наконец, осторожно вошел внутрь.

В украшенном девятью драконами фонаре горело негасимое пламя, однако источаемый им чистый ровный свет был абсолютно бесполезен для тех двух людей, что сейчас находились в тайной комнате, ведь один из них был без сознания, а другой слеп.

Ши Мэй, чьи глаза были скрыты за белой повязкой, сел на край постели, где лежал его наставник, и, протянув руку, провел своими длинными бледными пальцами по лицу Чу Ваньнина.

— Учитель… — тихо пробормотал он.

Чу Ваньнин не проснулся и не отозвался, его щеки по-прежнему горели от сжигающего его изнутри жара.

Разделенные души объединялись в одну. А он страдал и