Лев Троцкий - Георгий Чернявский

Это малозаметное сообщение было датировано 15 марта, то есть почти сразу после того, как отставной британский премьер Уинстон Черчилль произнес в присутствии президента США Гарри Трумена знаменитую речь в Фултоне 5 марта 1946 года, в которой возвестил, что над Восточной Европой опустился «железный занавес».[1489] Теперь можно было выпускать книгу о бывшем союзнике, не оглядываясь на дипломатический этикет. Более того, книга сулила издательству немалые дивиденды, становясь сенсационной.

Я не считаю целесообразным передавать содержание труда Троцкого, с которым настоятельно рекомендовал бы ознакомиться читателю. Тем не менее полагаю необходимым обратить внимание на основные задачи и концепции книги.

Создавая труд о своем главном политическом противнике и личном враге, Троцкий стремился соблюсти максимум объективности в подборе фактов и, как он утверждал и скорее всего верил этому утверждению, также в их оценке. Но если с первым следует согласиться — в книге можно встретить лишь незначительные мелкие неточности, то о втором говорить не приходится. Работа являлась ярким политическим документом, до предела заостренным публицистическим произведением.

Автор упоминал материалы, в которых шла речь о Сталине как о провокаторе, выдававшем полиции и тюремным властям отдельных революционеров, вставших на его пути. В принципе отвергая факт секретного сотрудничества будущего диктатора с властными структурами царской России, Троцкий показывал, что такого рода слухи имели определенную психологическую подоплеку. Предопределялась она характером Сталина, его замкнутостью, стремлением оказаться на заднем плане во время наиболее значительных партийных акций, чреватых возможными пагубными последствиями, например в случае ограбления транспорта с крупными денежными суммами в Тифлисе летом 1907 года.

Автор показал второстепенную роль своего героя в 1917 году, его быстрый поворот от союза с умеренными большевиками, в частности с Каменевым, к экстремизму, как только Сталин ощутил, что курс Ленина на «перерастание» революции в «социалистическую» одерживает верх в партии. Оставаясь на втором плане, показывал автор, Сталин становился одним из соратников Ленина, а после ухода последнего в подполье в связи с угрозой ареста оказался временно на первом плане, в частности во время Шестого партсъезда в конце июля — начале августа 1917 года. Впрочем, он вновь отходил на второй план в октябрьские дни, когда слишком «высовываться» стало крайне опасно, а решающую роль в проведении большевистского переворота сыграл петроградский Военно-революционный комитет во главе с самим Троцким.

В 1917 году Коба, по оценке Троцкого, в значительной степени освободился «от провинциализма, если не в привычках и нравах, то в масштабах политического мышления». «Он стал признанным членом штаба партии, которую массы несли к власти. Он перестал быть Кобой, став окончательно Сталиным». Этими итоговыми и в то же время вводными к дальнейшему изложению словами завершался первый том.

Весь анализ послеоктябрьского развития Сталина — это стремление показать, как властью в России постепенно овладевала чиновничья номенклатура, все более превращавшаяся в правящий слой.

Во втором томе обращают на себя внимание обширные экскурсы в дооктябрьский период. Троцкий пытается объяснить это «оптико-психологическим феноменом» — человек «начинает отбрасывать от себя тень в свое собственное прошлое». Вряд ли в такой констатации можно найти серьезное обоснование, чтобы вновь обращаться к сюжетам, уже подробно освещенным в первом томе. Представляется, что причины были намного проще — Троцкий торопился с подготовкой первого тома, а теперь обнаруживал важные пробелы, которые стремился восполнить.

Материалы второго тома имеют значительно больший мемуарный компонент, нежели первый, где личные впечатления незначительны хотя бы в силу того, что автор и его герой не были знакомы до поздней весны 1917 года (такой социал-демократический авторитет, каковым был Троцкий уже в начале века, не обратил внимания на Пятом съезде на мелкого кавказского «комитетчика»). В томе же, посвященном послеоктябрьскому периоду, конфликт Троцкого и Сталина является одной из главных тем уже в силу того, что внутренняя борьба в партийно-государственной элите с 1923 по 1927 год велась именно вокруг этих фигур.

Большое внимание в этом томе он уделил периоду Гражданской войны. Троцкий вначале даже разделил этот период на две главы, рубежом между которыми стала весна 1919 года — первое наступление генерала Юденича на Петроград. Именно так построено изложение в американском издании, подготовленном Ч. Маламутом.[1490] Но позже автор решил сконцентрировать изложение в одной главе.

Ввиду того, что Троцкий был в то время наркомвоенмором, что именно на протяжении всех лет Гражданской войны возник и развивался серьезный личностный конфликт между ним и Сталиным, из которого в значительной степени выросли дальнейшие столкновения, в этой главе (она в наибольшей степени была подготовлена к печати из всех разделов послеоктябрьского периода) особенно большой удельный вес занимают воспоминания, подкрепленные упоминанием, цитированием документов и иногда полным текстом вплоть до номеров писем или приказов.

К Троцкому не относится известное ироническое высказывание «врет, как очевидец». Он прилагал силы, чтобы по возможности объективно осветить путь Сталина в Гражданской войне. Разумеется, полностью отказаться от субъективизма было невозможно. Местами автор сгущал краски, например, относя Сталина к категории «великих князей», которым позволительно было нарушать порядок, декреты и пр. Но в действительности все дело заключалось в том, что больший беспорядок, нежели царивший в стране в те годы, придумать было трудно, и в этом отношении Сталин мало чем отличался от других боссов, включая Ленина и самого Троцкого.

Следующая важная тема тома — вхождение Сталина в высший эшелон власти. Здесь Троцкий обращался к многочисленным личностным параллелям. Он полагал, что официальное приравнивание Сталина к Ленину — «просто непристойность». Более того, при сопоставлении Сталина как личности с Гитлером или Муссолини преимущество оказывалось на стороне последних. Разумеется, речь идет не о содержании идей, которые лежали в основе коммунистического, фашистского и национал-социалистического режимов. Троцкий полностью остается на стороне коммунизма. Но в отношении поведения — инициативности, способности мобилизовать массы, нахождения путей влияния на различные слои — преимущество, по его мнению, не на стороне Сталина. Троцкий был первым автором, который, включив сталинский период в сферу тоталитаризма (напомним, что он отвергал характеристику ленинского этапа как тоталитарного), пошел даже далее этого, позволив себе совершенно неслыханную для коммуниста крамолу — сопоставление личностей наиболее видных в то время тоталитарных диктаторов Сталина, Гитлера и Муссолини.