Между - Альвдис Н. Рутиэн

Рианнон улыбнулась, гордая сыном.

Люди любят всё делать трижды. Два раза ты звал меня, Друст, и дважды получал отказ. На третий раз отказа не будет.

Жаль, я потерял отличную приманку, какой ты был живым. Но ученик Ллаунроддеда был и остается прекрасным лучником. А это немало.

Ты почти вернулся в Стаю, Друст. Почти. Потому что сначала ты вернешься к ней. Я не слепой, я вижу: Риэнис была твоей единственной любовью.

Пока осень теплая – у вас есть время.

С первыми заморозками я жду тебя.

Ты больше не будешь бояться себя. Бояться любви. Теперь преград меж нами нет.

Я беру тебя за руку – и ты не вздрагиваешь. И Марх не хмурится.

Ты улыбаешься светло и ласково. Терзания остались в прошлом.

Я не торопился раньше, Эссилт, – и теперь, когда у нас впереди вечность, я не стану торопиться тем более.

Мы вместе. Навсегда. И никакое слияние тел не заменит нам того чувства, которое связало нас крепче, чем заклятье Фросина некогда держало меня. То, что называем любовью мы, сидхи. То, что так редко называют любовью люди. Самое большее, что может соединить мужчину и женщину, уже есть у нас с тобой. Хотя… в любовных играх я кое-что смыслю. Подозреваю, что гораздо больше Марха.

Но это – потом.

* * *

Друст обернулся конем и умчал Риэнис, а прочие расселись на поляне.

Сейчас здесь было лето. Похоже, теперь ему тут быть вечно: смену времен года приносила сюда Эссилт, пока была живой.

Можно было позвать из лесу несколько ходячих пней и прочих существ, покрытых корой, – они бы с удовольствием сложились в троны для владык Муррея. Тем более, что и звать не надо – вон, по опушке толпятся.

Это можно сделать, но не хочется. Торжественный праздник будет позже, и будет царственное величие, и будет блеск корон… но потом.

Сейчас – просто сесть на траву. Просто – старые друзья встретились. И можно улыбаться – не благосклонно и милостиво, а искренне.

Эссилт сидела между Мархом и Сархадом, оба держали ее руки в своих. «Вот уж действительно – отдала руку обоим!» – мысленно усмехнулся Марх.

И это было правильно, и больше не о чем тревожиться.

«Но как же Рианнон? – мелькнула мысль у Эссилт. – Бедная, она же так ревновала… Каково ей смотреть на нас!»

Впрочем, Белая Королева отнюдь не выглядела ни разгневанной, ни даже опечаленной. Ее лицо было светлым, счастливым – и это делало его много красивее, чем прежде.

«Я рада за нее, но – отчего?»

Ответ на эту загадку изволил явиться сразу же: зашевелился, расступаясь, густой подлесок, из него вышли два белых оленя, а между ними шел – Рифмач.

Снова молодой.

– Я счастлив приветствовать вас, – сказал он.

«Так вот каким голосом он говорит!»

– Да, – отвечала Рианнон на незаданный вопрос, – он вернулся ко мне.

– И это еще одна любовь, преодолевшая преграды, которые казались нерушимыми, – улыбнулся Араун.

Рифмач сел подле Рианнон, настраивая арфу.

– Они скорее исключение, – нахмурился Седой, отвечая Арауну. – И редкое исключение. От любви больше вреда, чем пользы. Побеждает тот, кто сумел стать выше любви.

– Да неужели! – вскинулась Рианнон.

– Разумеется, – отвечал Белый Волк. – Посмотри на этих двоих, – он кивнул на Эссилт и Сархада, – если бы они дали волю страсти, что было бы со всеми нами?! Нет, они смогли подняться над любовью – и вот именно поэтому мы сейчас и торжествуем победу. А Друст любил, себя от любви не помнил – и это чудо, что он хоть как-то выбрался! Что ни говори, а любовь – самое опасное, мешающее и вредное изо всех чувств.

– Я не согласен, – отвечал Марх. – Я любил Эссилт еще прежде чем…

– Именно, – перебил Седой. – Ты любил не женщину, а будущую королеву. Это другое. И отвергал любовь… кто у тебя был до нее?

– Может быть, вы путаете любовь и страсть? – заметил Сархад, осторожно гладя ладошку Эссилт.

Вожак покачал головой:

– От страсти меньше вреда, если она не трогает душу. Я говорю именно о том высоком чувстве, которое воспевают барды. О том, что вы двое себе не позволили. Любовь – это река, которая сносит плотины верности и долга. А у тебя, – он кивнул Марху, – они были слишком прочными. Так что не спорь!

– В мире есть только два мнения: твое и неправильное? – усмехнулся Ворон.

– Вожак, который сомневается, это мертвый Вожак, – улыбнулся в ответ Волк, невольно показав клыки.

Марх долго молчал, и потом заговорил негромко:

– Седой, ты говоришь: верность превыше любви. Ты прав, но… так можешь жить ты, мог жить я, но – не большинство людей. Я скажу иначе: превыше любви – забота. Ты прав: любовь – это огонь, который горит в тебе самом. Это пламя сожжет тебя, да, – если ты не обогреешь им другого. Я не знаю большей беды, чем любовь, не ставшая заботой.

Марх невольно глянул в сторону, куда ускакал Друст.

Эссилт опустила веки в знак согласия.

Потом она спросила:

– Рифмач, а что думаешь ты?

Но тот лукаво улыбнулся и, как встарь, показал знаками, что не смеет произнести ни слова.

ЗДЕСЬ КОНЧАЕТСЯ ВЕТВЬ ВОЗВРАЩЕНИЯ

Если вам доводилось читать роман с кучей примечаний в конце книжки, то вы знаете: заглядывание в примечания только мешает. Поэтому мой совет: не отвлекайтесь на всё это. А во-о-от потом, если возникнет желание узнать, что из чего и как тут сделано, – милости прошу.

Собственно, идея написать сие широковещательное приложение возникла, когда еще на этапе черновиков два человека высказались в том смысле, что у них любимым героем кельтской мифологии стал Сархад.

От такого комплимента мне стало плохо. И настолько, что это превратилось в огромный довесок к книге.

Дело в том, что в свободное от написания романов время я немножко преподаю. И преподаю как раз мифологию. И когда мне студенты на экзамене преподносят очередную истину по принципу «тысячелетняя мудрость, автор жив», то я им с чистой совестью ставлю двойку.

Оказаться в роли такого ж автора – это для меня несовместимо с честью препода.

Так что – вот пишу. Честно и по пунктам: где кельтский миф, где авторский вымысел.

Я же, извините, не ставила целью беллетризовать легенды Уэльса. Я писала наглую отсебятину по мотивам «Тристана и Изольды», всё честно, без подвохов. И играть с кельтскими сказаниями я имею полное право.