Нуреев: его жизнь - Диана Солвей

с Буа из-за его контракта, Рудольф отправлял обязанности надменного короля Сиама. Он находил этот персонаж очень симпатичным: «Обычно короля выставляют отрицательным героем с неограниченной властью, из-за чего и возникают все проблемы. А мне нравится абсолютная власть… Он любознателен, хочет учиться, у него масса положительных качеств», – отзывался о своем герое Нуреев. Но если вести себя как король ему было нетрудно, то «звучать» по-королевски оказалось гораздо сложней. Прежде самым выразительным инструментом Рудольфа было его тело. И хотя он отнесся к своей первой роли в музыкальном театре с трепетом, Дональд Пиппин, музыкальный режиссер шоу, заставил его петь гаммы и, по словам Рудольфа, «скорректировал карканье». Нуреев обезоружил свою партнершу Лиз Робертсон, спев ей при первой же встрече свое трудное соло «В смущении». Дерзкая красотка с короткими светлыми волосами и обворожительными манерами, Робертсон, ставшая восьмой женой композитора Алана Джея Лернера, ожидала увидеть самовлюбленного эгоиста. И оказалась застигнута врасплох, когда Рудольф, как она выразилась, «показал мне себя совершенно другим человеком».

Премьера мюзикла после двух предварительных просмотров состоялась в Торонто 21 августа 1989 года. Поддержать Рудольфа во время его театрального дебюта прилетели Дус, Кеннет Грев и Роберт Трейси. И, хотя отзывы о его работе были смешанными и становились все менее лестными по мере продвижения гастрольного маршрута на запад, притягательная сила Нуреева повсюду обеспечивала полные залы. (Два фанатичных почитателя этого мюзикла посмотрели его аж 61 раз!) За двадцать четыре недели гастролей спектакль собрал почти тринадцать миллионов долларов (рекорд по кассовым сборам для гастрольного мюзикла в то время).

Первые недели гастролей прошли не слишком гладко. Со слов Робертсон, Рудольфа сильно удивило, насколько трудно оказалось заучивать на память реплики и произносить их «вразумительно». «В половине случаев мы не могли понять, что он говорил», – вспоминала актриса. Но совершенствовать свой вокал Нурееву не особо хотелось. Его голос был «приятным, но тихим», и, наслушавшись за несколько вечеров его натужных попыток справиться со своими песнями, Робертсон предложила ему просто произносить их слова – в стиле Рекса Харрисона. «Он злился и в обиде уходил, потому что чувствовал, что мне не нравился его голос. Для него участвовать в мюзикле означало просто петь», – рассказывала Лиз.

Беспокоясь за свое здоровье, Рудольф боялся простудиться и ни в одном из театров на гастрольном маршруте не разрешал включать кондиционеры во время спектаклей. В один из вечеров, все еще не привыкнув к микрофону под костюмом, он в сцене «Будем танцевать» нечаянно вышел из роли, чтобы сообщить Робертсон (а заодно и всему залу): «Лиз! Кондиционер работает!»

Но главная проблема заключалась в том, что Рудольф хотел танцевать. Стоя в кулисах, он редко фокусировал своей внимание на действии, разворачивающемся на сцене. Вместо того чтобы наблюдать за игрой актеров, Нуреев либо названивал в Париж и громко обсуждал свой контракт и назначал даты представлений, либо инструктировал Грева по поводу выступления в одном из его балетов. В Торонто Рудольф и Кеннет жили в смежных номерах в отеле «Фор Сизонс». Включив Грева в состав своего «Дон Кихота», намеченного к показу во Флоренции, Нуреев ежедневно занимался с молодым танцовщиком – как до, так и во время показа мюзикла. И даже уговорил Карен Кейн порепетировать с Гревом в студии при Центре исполнительских искусств О’Кифа, чтобы тот не терял драгоценные минуты, пока сам он играл на его сцене короля. «Он планировал будущее Кеннета и жутко рассердился на меня, когда я сказала, что не смогу поехать во Флоренцию и танцевать с ним», – вспоминала Кейн, прежде никогда не видевшая Рудольфа «таким влюбленным». По ее словам, Грев «был неплох, но слишком молод, чтобы вытянуть эту роль, и неопытен как партнер».

Других друзей Нуреева в Торонто, в частности танцовщицу Линду Мейбардук, беспокоило, что Грев его использует. В тот вечер, когда они пришли к ней домой на ужин и засиделись допоздна за просмотром «Валентино», Грев явно «играл на чувствах Рудольфа, прикасаясь к нему, беря за руку и делая то, что обычно позволяют себе делать любовники». Но в другой вечер Грев отвел в сторону мужа Мейбардук и пожаловался ему на нежелательные авансы, которые якобы делал ему Рудольф, когда они оставались наедине. Хотя Нуреев регулярно приводил в свою квартиру молодых проститутов, его желание обладать Кеннетом лишь усиливалось. «Ты мог бы сэкономить мне кучу денег», – шутил он. Но как-то вечером Рудольф в приступе ярости запустил в Грева радиочасами, чудом не попав парню в ногу. Отшатнувшись, Грев задел армуар, не зная, что внутри него стоял телевизор. Телевизор выпал, оцарапав Рудольфу ногу. «Он заявил, что я “разрушил” его карьеру, а я объяснил ему, насколько нелепо выглядела вся эта ситуация. В конце концов, мы оба расхохотались, как сумасшедшие», – воспоминал Кеннет.

И все же он был настолько озабочен изменившейся тональностью их отношений, что обратился за помощью к Робертсон. «У меня есть девушка, а Рудольф не желает с этим мириться», – пожаловался он Лиз. Но, когда та попыталась вразумить Нуреева за ужином в Бостоне, он осыпал ее «всеми известными ругательствами. Он был без ума от Кеннета и ничего не хотел слышать».

Стычки Нуреева с Кеннетом сказывались на его игре; порой она была «ужасающей», и Робертсон казалось, что тянет весь спектакль на себе. И, тем не менее, Лиз понимала, каким уязвимым и одиноким чувствовал себя в тот период Рудольф. Однажды вечером в ресторане какой-то незнакомец принял его за «того парня, Барышникова» и попросил автограф. Когда разубедить его не удалось, Рудольф подписался именем Барышникова. А еще Робертсон поражалась самой себе: Рудольфу странным образом удавалось пробуждать в ней «самые что ни на есть материнские чувства». И Лиз то и дело ловила себя на том, что бежит за едой для него, и вообще старается всячески его оберегать. «Он заставлял тебя хотеть о нем позаботиться», – признавала она.

Однако в середине сентября, в Бостоне, Робертсон не выдержала. Заглянув перед спектаклем в уборную Рудольфа и застав там артиста репетирующим с Гревом и балериной Бостонского балета Мари-Кристин Муи, Лиз заявила: она больше не может играть мюзикл в одиночку. В тот же вечер, в разгар представления, разразился жуткий скандал: Нуреев застал Кеннета целующим Муи! Взбешенный, Рудольф залепил ему оплеуху, да с такой силой, что Грев, не устояв на ногах, упал на пол. А потом эти двое так разорались друг на друга за декорациями, что их крики услышали даже актеры на сцене. Доиграть хорошо в таком скверном настроении Нуреев, конечно, не смог и провалил любовную сцену с