Рейдовый батальон - Николай Прокудин

«Бородатые» гоняли «комсомольца», возили мордою по всему заснеженному пятачку. Это напоминало игру «кошки-мышки». Мышке некуда было бежать, а кошка наслаждается своей властью над попавшейся добычей. То поймает, то отпустит.

Как впоследствии рассказал Виктор, он почувствовал, что сейчас силы иссякнут, он упадет, и тогда конец Виктору Бугриму. Вот она — смерть! Собрал он последние силы, и что есть мочи сиганул за огромный камень с высоким снежным сугробом сверху. Затем скатился в лощину, ударившись пару раз головой о булыжники. Очередь с опозданием ударила в этот самый спасительный камень-валун. Витька сделал еще скачок за очередной сугроб. Вновь следом полетели пули. Прапорщик усиленно пытался пробраться к своим, но мятежники отсекали ему путь. Стреляли, не жалея патронов. Наконец, оттолкнувшись ногами от большого валуна, он кувыркнулся, покатился кубарем по склону. В конце концов, в три прыжка на четырех конечностях Витька достиг укрытия. Автомат и вещмешок продолжали маячить на холме и служили ориентиром для той и другой стороны. «Духи» предприняли попытку первыми. Но к тому времени солдаты поднесли мины к «подносу», и выстрелы из миномета отбили всякое желание повторить попытку.

Афганцы в ответ установили на дальней господствующей высоте ДШК и огнем вжали роту в снег. Так продолжалось часа полтора. Близость друг к другу передовых дозоров не позволяла применить артиллерию. Вертолетчики ударили по пулемету и заставили его заткнуться. Повезло, что авианаводчик оказался вместе с ротой. Он показал себя молодцом, скорректировал авиацию. В пятом часу стало смеркаться. «Духи» словно растворились в разряженной горной атмосфере, как призраки, на белом чистом снежном насте остались лишь петляющие следы «комсомольца»… Мятежники быстро собрались и отошли ночевать в какой-то кишлак. Конечно, что они дураки в горах в снегу мерзнуть?! Спят в теплых хижинах, у печек, на сплетенных из лозы кроватях. Это только мы, будто белые медведи, зимуем в снегу.

— Голова до сих болит! В ушах гудит, в глазах рябит, и ноги дрожат, — пожаловался Бугрим мне при встрече.

— Ерунда, Витюша! — усмехнулся я. — У прапорщика главный орган не голова, а руки. А тебе, как комсомольскому вождю, и они не нужны. Выносить нечего: склада не имеешь. И потом в нашем батальоне у «комсомольца» должна быть контуженая голова. Это наследственное, еще от Колобкова, твоего предшественника.

— Зачем «духи» стреляли по тебе, до сих пор не могу понять! — с улыбкой недоумевал Острогин, поддерживая мои шуточки. — Обычно они ваше племя жуликов, не трогают, а даже берегут! Наверное, по запаху учуяли в тебе комсомольского вождя! Распознали, что ты не жулик, не их благодетель, а идеолог. Марксизмом, Витька, от тебя еще попахивает. До сих пор!

Ха-ха-ха! — загоготали офицеры.

— Никифорыч, мы пытались на следующий день прыгать с разбегу по его следам. Пытались попасть и не получалось! — поддержал приятеля Мандресов. — Чемпионские прыжки! Девятиметровые! Наверное, Витька реактивную струю пускал…

Ребята смеялись и Виктор вместе с ними. Но его смех был какой-то невеселый. Хотя чего грустить, повезло ведь. Могло быть и хуже, вместо шуток и подначек произносили бы сейчас третий тост…

Батальон вернулся домой в подавленном настроении. Погиб командир роты, второй за два месяца! А сколько еще раненых и убитых.

Вечером, после проверки, офицеры и прапорщики собрались в женском модуле. Пьянку даже не маскировали. Расставили столы и стулья на центральном проходе, заняв весь коридор. Горе комбата и остальных было столь безмерно, что никто не думал о наказании.

Откуда ни возьмись, вновь объявился Грымов. Приветливо улыбался, вникал в дела батальона, живо интересовался последними событиями.

— Василий Иванович! Грымов словно стервятник! Как кто-то погиб, он тут как тут. Назначите его на должность — буду категорически против. Возражать стану в полку и в дивизии! — заявил я комбату в резкой форме.

— Хм-м. Комиссар! А ты злопамятен! Не переживай, я не собираюсь из него делать командира роты, — усмехнулся комбат. — А кого предложишь ты, комиссар?

— Лучшей кандидатуры, чем Острогин, у нас нет, — ответил я.

— Ладно, возражать не буду, лучше он, чем новичок из Союза, — махнул рукой Подорожник.

— Спасибо, товарищ подполковник! Я тоже так рассуждал, и сразу хотел Серегу предложить.

— Тянешь наверх старых дружков по первой роте. Вы оккупировали весь батальон. Только вот сама первая рота от этого заметно сдала. Не загубить бы окончательно лучшее подразделение сороковой армии, — вздохнул Иваныч.

Поминки прошли обыденно. Они стали превращаться в страшную традицию, которая завершала почти каждое возвращение из рейда. Комбат после третьего тоста огласил решение о назначении Острогина командиром роты. Народ воспринял это решение с одобрением, и мы выпили за Серегу.

— А теперь у меня следующее предложение, — обратился к офицерам Подорожник. — Внимание! Всем слушать и не перебивать болтовней! Я думаю, мы не обеднеем, если сбросимся по сорок чеков семьям Сбитнева и Арамова. Вдова Бахи беременная, на шестом месяце. Она завтра уезжает к его родителям, сопровождает гроб. Нас больше пятидесяти человек — соберем тысячу каждому. У Володи Сбитнева дочке три года, надо чтоб ребенок не нуждался ни в чем, хоть на первых порах. Отец погиб как герой, значит, дочь должна быть одета, обута, с игрушками. Возражений нет?

Коллектив поддержал идею практически без малейших споров.

— Шапку по кругу! — рявкнул опьяневший Бодунов. — Собираем сейчас же!

— Нет, Игорь! Успокойся! Не надо показухи и шума. Все решим на трезвую голову, — остановил я прапорщика. — Завтра пройду по ротам, и тот, кто не против этого предложения, сдаст деньги.

— Правильно говоришь, замполит! — обнял меня за шею опьяневший Чухвастов. — А то сейчас соберем и, не ровен час, потеряем или пропьем!

— Вовка! Хватит пить! Отпусти мою шею! — принялся я вырываться и тотчас попал в объятия Острогина и Шкурдюка.

— Мужики, вы меня нахваливаете, а мне стыдно! — сказал осоловелый Острогин. — Расскажу я вам что приключилось в Анаве… И Серега рассказал следующее…

Саперам поставили задачу установить по ущелью «охоту». «Духи» еще не подошли, но они бродили где-то близко. Мой взвод назначили прикрывать работу группы «кротов». В придачу дали минометчика Радионова для арткорректировки. На всякий случай.

— Эй, начальник! Что нам делать? Чем помочь? — спросил я у командира взвода спецминирования.

— А ничего не надо. Сядьте где-нибудь и не мешайтесь под ногами. Много вас тут?

— Шесть человек и три минометчика, — пошутил я.

— А что это ты нас за людей не считаешь?! — возмутился Радионов.

— Конечно, вы же ублюдочная артиллерия. Трубы самоварные! — усмехнулся я.

Радионов обиделся, не нашел слов, чтобы сказать что-нибудь обидное в ответ, и замолчал. Пехотинцы уселись вдоль каменной стены и безмолвно вглядывались в темноту, вслушиваясь в каждый шорох. Саперы стучали лопатками на тропинке и вдоль русла ручья. Их сопение постепенно удалялось в глуб ущелья. Время шло. «Духи» не появлялись, команды на отход не поступало. Вдруг сверху со склона раздался окрик лейтенанта-минера: