Пусть простить меня невозможно - Ульяна Соболева

— Принесла документы?

— Принесла.

— Так давай сюда.

— Ты торопишься?

Снова осмотрел меня и зацепился взглядом за мои ноги, долго смотрел, внимательно, пока в глазах не появился маслянистый блеск.

— Черт… беру свои слова обратно. У тебя оху*нные ноги, охрененная задница, и, бл*, не поверишь, но у меня встал.

Меня даже слегка затошнило. Захотелось засадить ему носком туфли по "вставшему", но вместо этого я соблазнительно улыбнулась.

— Кофе угостишь? Я к тебе ночью сбежала.

— А что муж… — приблизился ко мне, — грозный и злой… или как там его — Бешеный. Он спит или уехал?

— Уехал…

— Да? — Игорь подошел вплотную и заглянул в мое декольте, очертил его указательным пальцем.

— А муж не пошел за пивОм ца-ца, а муж за дверью стоял… динозаврская песенка. Моя тетка ее напевала в бигудях(разговорное) и засаленном халате на кухне. Мы тогда в коммуналке жили. Жрать ни хера, кроме макарон, а пить только воду или ее самогон.

Продолжает трогать мое декольте пальцами. Лучше б тебя в детстве твоя тетка удавила.

— И здесь… — сжал мою грудь ладонью, — и здесь тоже все охрененно, понимаю твоего благоверного. Мне б тоже крышу снесло. Иногда бывают такие переспелки уууух.

— Давай вначале кофе? Или ты во всем тороплив и скор?

Улыбка пропала, и у него щеки покраснели. Задело. А возможно, и по больному ударило.

— Кофе так кофе. Просто ты… я из-за тебя кое-кого отправил.

— И правильно сделал. Затем тебе кое-кто, если здесь я.

Бросила взгляд на часы. Действие снотворного будет быстрым. Минут двадцать от силы, потом мой муж проснется от головной боли и увидит, что меня нет. Спустится в кабинет… там на столе отпечатанные на принтере фото. Примерно минут десять, чтобы обнаружить по маячку, где я нахожусь, и еще полчаса на то, чтобы сюда приехать. У меня около сорока минут от момента, как он уснул. И сейчас надо сдерживать сукиного сына, чтоб не набросился на меня. А он может. Вижу по глазам и чувствую по запаху спиртного.

— Может коньячок в кофе?

— Давай. Я не против.

Зашла на небольшую, но ультрамодную кухню, села на овальный стул с выгнутой ножкой. Игорь опять бросил взгляд на мои ноги.

— Не, ну это просто шик — такие ноги в таком возрасте.

Проглотила его сомнительный комплимент молча, только челюсти сильнее сжала. Надеюсь… что тебя сметет взрывной волной и разорвет на куски.

— Тебе черный? Могу латте приготовить, мне одна дамочка подогнала крутую машинку.

О, так ты у нас еще и альфонсик.

— Можно Латте. А шоколад есть?

— Для тебя, что угодно есть.

Игорь суетился и даже нервничал от предвкушения, принес две чашки и не забыл пощупать мою задницу и закатить глаза.

— С этого надо было нам начинать, а не терять время и работать вместе. Без угроз. А ты строптивая.

— Я не хотела признавать, что ты мне понравился.

Снова на часы. Уже скоро… если я знаю своего мужа, то слишком скоро. Нет… я не нервничала. Мне не было страшно. Я мертвела каждую секунду все больше.

Встала со стула и пересела на колени к Игорю.

— Ого… чеееерт. Ни хрена себе ты… бл***, - придвинул меня к себе, тыкаясь лицом мне в грудь, пробираясь рукой под юбку к резинке чулок. И в этот момент раздался звонок в дверь.

Игорь встрепенулся.

— Что за хрень? Кого принесло?

Твою смерть.

— Не открывай, — голос сорвался, и я потянула его к себе, раздирая на нем рубашку, седлая его, перекинув ногу через бедра. — Не открывай, пусть убираются.

А у самой отнимается все. Ноги, голос, пальцы. Дверь с адским грохотом вылетает. Это было быстро. Я знаю, что быстро. Молниеносно. Но мне показалось, я оборачивалась целую вечность, и мои волосы вспорхнули и улеглись мне на плечи. Я увидела Руслана. Он стоял в проеме двери, со сжатыми кулаками, со взглядом, который заставил меня дернуться всем телом, но я даже не пошевелилась, сжимая в объятиях Игоря и чувствуя, как дикая, нечеловеческая боль Руслана переливается в меня, как она сочится из него кровью и смешивается с моей. А потом эти глаза взрываются адской ненавистью… и я понимаю, что в этой квартире вряд ли все останутся живы…

Трудно любить сердце, что стало жестоким,

Трудно молчать, если на волю рвется крик.

Реки обид тоже имеют истоки,

Трудно прощать, если огонь еще горит.

Ночь или день все равно…

Свет или тень за миг любви отдам все.

Не покидай, милый, боль моя, не растай во мгле,

Не покидай, как же можешь ты очень нужен мне.

Не покидай, не смогу одна, растворись во мне,

Не покидай, без тебя мне нет места на земле.

За час разлук шрамы обид не разгладить,

Лишь сердца стук, болью исписаны листы.

Цепи судьбы не разорвать, не ослабить,

Если во мне есть только жизнь, в которой ты.

Пламя разлуки, как блик

Сердце молчит, но не могу сдержать крик.

Не покидай, милый, боль моя, не растай во мгле,

Не покидай, как же можешь ты очень нужен мне.

Не покидай, не смогу одна, растворись во мне,

Не покидай, без тебя мне нет места на земле.

Плачь в песок, уйдет и сердца горечь

И я буду опять буду молить небеса.

Не покидай, милый, боль моя, не растай во мгле,

Не покидай, как же можешь ты очень нужен мне.

Не покидай, не смогу одна, растворись во мне,

Не покидай, без тебя мне нет места на земле.

Светлана Лобода

— Это все…все не так, — завопил истерическим голосом Игорь и получил удар в челюсть, раздался такой хруст, что меня передернуло, и в пожухлую траву посыпались окровавленные зубы. Игорь взвыл и, кашляя и захлебываясь, свалился на бок мешком. Где-то закаркали вороны, взмывая в серое небо. Рассвет только занялся, но солнце осталось где-то в прошлой жизни, и облака светлели неравномерно рваными серыми оттенками. "Будет дождь". Подумалось мне. У меня теперь всегда будет дождь. Я сама себя казнила и зарыла в могилу.

— Заткнись, — просипел Руслан, не проорал, не прорычал, а так, словно потерял голос и уже не может откашляться. Я стояла молча в промокшей блузке рядом с Игорем, тяжело дыша, стараясь не смотреть мужу в лицо, в глаза. Смотреть только перед собой и молчать. Искусать щеки, язык, скрошить зубы, но не произнести ни слова. Все, что хотела, я ему уже написала в записке с теми фотографиями. Мне безумно страшно, что в моем голосе он услышит фальшь и не поверит. Ноги замерзли и ступни покалывали пожелтевшие сухие листья. Осенью я его полюбила… осенью мы поженились… осенью я для него умерла.