Вампиррова победа - Саймон Кларк

Электра щелкает застежкой простого ожерелья из черных бусин у себя на шее. Она знает, что чувствовали Клеопатра и Марк Антоний. Она тоже возьмет, что возможно, у отпущенного ей времени.

В выложенных кирпичом туннелях под гостиницей в кромешной тьме потоком хлещет вода. Теплая вода из сточной трубы сливается с холодным потоком основного канала. Носы внюхиваются в воду, выискивая среди химических привкусов человеческий запах. Дрожь возбуждения пробегает по набившимся в туннель толстым телам. За запахом шампуня, запахом геля для душа — этими маскировочными уловками современного человечества — слышится настоящее: богатый и сладкий запах ясно возвещает о горячей крови, бегущей по венам живого тела.

О, как они жаждут. Жажда этой крови — кислота, разъедающая их желудки. Только человеческая кровь способна затушить этот пожар.

Время близится. Он обещал...

— Зачем тебе выходить из дому в такой вечер?

Ему не хотелось идти. Но надо.

— Пообещал ребятам с работы.

— Я думала, тебе не нравится якшаться с ними?

— Не нравится.

— Так почему ты идешь?

Джейсон Морроу поглядел на сидевшую в кресле жену. Она раздраженно перебирала телеканалы в поисках программы, которая заинтересовала бы ее дольше чем минут на десять.

— Это моя обязанность, — ответил он. — Это прощальная вечеринка Джона Феттнера.

— Я думала, ты его ненавидишь.

Она что-то подозревает. Знает, что он лжет.

— Не могу сказать, что я от него без ума. — Он натянул кожаную куртку. — Я только рад буду увидеть спину этого жалкого зануды. Но я теперь начальство, от меня этого ждут.

— Это надолго?

Почему бы тебе не взяться за паяльную лампу, женщина, подумал он, чувствуя, как в желудке нарастает жар. Или разыщи шланг и выбей им из меня признание. Боже, ну и сюрприз же тебя ждет. То-то удивишься.

— Пару часов, — отозвался он, все еще сохраняя спокойствие. — В шкафу есть плитка шоколада. Принести ее?

Небрежно — во всяком случае, удачно разыгрывая безразличие, — он проверил наличность в бумажнике. Хватит, если придется платить.

Прикурив сигарету, она зажала ее между пальцами. Готов поспорить, ей хочется, чтобы это было мое горло, с яростью подумал он. Сука. Ты сделала меня таким. Это твоя вина!

Он с трудом выдавил улыбку, но рука уже сама тянулась потереть кожу чуть выше брови — старая нервная привычка.

— До скорого, милочка. Хочешь чего-нибудь из китайского ресторана?

— Ну ладно. Если это все, чего от тебя сегодня можно добиться.

— У тебя осталось еще в кладовке пиво?

— Поезжай, Джейсон. — Она выпустила дым в потолок — через отверстие в этаком плотном язвительном кольце накрашенных губ. — Поторопись. Не заставляй друзей ждать.

— Тогда до скорого.

Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, она уже отвернулась к телевизору. Даже не подняла взгляд, когда он поцеловал ее в макушку. Естественный запах сала от ее волос заставил его сглотнуть. Уж лучше сигаретный дым.

— Так до скорого? — повторил он.

— Куда же я денусь.

У двери он помедлил, оглядываясь на нее. Потер лоб. Ей было двадцать восемь. Когда-то она была красивой.

Он собирался добавить «люблю тебя», но нежные слова, так легко соскальзывающие с губ в дни их медового месяца, застряли у него в горле.

Он быстро вышел в коридор, а затем через черный ход — на подъездную дорожку, где стояла его машина.

Боже, как он ненавидит все это. Но ему необходимо. Как будто яд по капле просачивается в его организм. Раз в несколько недель он чувствовал, как нарастает напряжение. И тогда ему требовалось излить его. Казалось, иначе что-то взорвется — тогда он расплещет весь этот яд и все это безумие, это ужасное, мерзкое безумие на весь город.

В своем отвратительном поведении он винил жену. Хотелось не делать этого. Неделями ему удавалось не помнить. А потом — напряжение: нарастает и нарастает, грозя отравить его жизнь. Кто угодно сказал бы, что во всем виновата эта сука.

Он открыл дверцу машины, сел за руль, с силой воткнул в замок ключ зажигания. Ладно, так откуда начать? С каких веселых охотничьих угодий? В странной ухмылке, разорвавшей ему рот, не было ничего веселого. Это был оскал, полный ярости и страха.

Господи Иисусе, это как играть в русскую рулетку с пятью пулями в барабане. Вся эта куча дерьма обязательно выплывет наружу — это только вопрос времени. И тогда все кончится. Финито. Покойся в мире...

Господи всемогущий, Джейсон Морроу знал — знал, и все, — почему люди кончают жизнь самоубийством. Они вконец заврались, загнали себя в угол. Не могут выбраться. Ни выхода, ни спасения. Он потер нарост над бровью.

Если б он только знал, что унаследовал эту привычку от своего прапрадеда, Уильяма Р. Морроу. Когда его прапрадед чувствовал себя загнанным в угол, он подносил ко лбу свой похожий на обрубок палец, а потом потирал точно такой же костяной нарост чуть выше левой брови.

Нет выхода — нет выхода — нет выхода...

Сто лет назад прапрадедушка Морроу делал то же самое в номере «Городского герба». Он тер и тер пальцем нарост, выводя свое имя на предсмертной записке.

Потом, все еще потирая нарост... нет выхода — нет выхода...он открыл газ. В те времена газ, получаемый при сжигании угля, был смертелен.

Праправнук Уильяма Морроу повернул ключ в зажигании. Мотор завелся.

Джейсон потер похожими на обрубки пальцами костяной нарост под кожей. Нет выхода.

Он видел это так же ясно, как если бы это было написано огненными буквами на щербатой стене его дома.

Его прапрадед покончил жизнь самоубийством {хотя праправнук ничего не знал о семейной истории, помимо подвигов брата своего деда, который штурмовал Нормандию в сорок четвертом). Джейсону Морроу не представится возможность совершить акт самоизбавления — как во времена его предка называли суицид.

Он вскоре умрет. И страшно.

Одетый без шика — в белую трикотажную рубашку и летние твидовые брюки, — Дэвид Леппингтон спустился по парадной лестнице в вестибюль гостиницы. Вестибюль был пуст, но из-за одной двери доносились треньканье музыкального автомата и гул голосов. Это, вероятно, и был общий бар. Электра Чарнвуд пригласила его в закрытый бар. И действительно, он обнаружил застекленную дверь, по притолоке которой шли витые золотые буквы «Бар первого класса», и вошел внутрь.

У бара блондинка с на удивление карими глазами вытряхивала кубики льда в большую пластмассовую голову, стоящую на стойке. Надпись на лбу, над глазами, уставившимися в пространство прямо перед собой, гласила «ЛЬДЫ ВАС ВИДЯТ», а ниже — название марки «алкопоп»[5].