Этрусское зеркало - Наталья Солнцева

Звонка не было, и Ева принялась стучать. Почти сразу дверь отворилась. В темных сенях стояла, опираясь на палку, высокая грузная пожилая женщина в шерстяном платье.

- Здесь проживает Глеб Конарев? - спросила Ева, не сомневаясь, что попала именно туда, куда надо.

- Здесь. - Женщина посторонилась и впустила Еву в сени. - А вы кто будете?

- Я… родственница Алисы Данилиной, - соврала она. - Вы, видимо, мама Глеба? Вот, приехала с вами познакомиться.

Женщина смотрела на гостью, не понимая, что происходит.

- Идемте в комнату, - сказала она. - Здесь сыро, а у меня ревматизм. Суставы воспаляются, болят, сил нет терпеть. Слава богу, Глеб в прошлом году крышу отремонтировал, теперь хоть не течет.

Прихрамывая, она пошла вперед, Ева за ней, оглядываясь по сторонам. Никаких признаков присутствия в доме Глеба и Алисы она пока не заметила. Сумрачный коридор вел в просторную комнату с двумя старомодными диванами, печью, шкафом и круглым столом, застеленным вышитой скатертью. На столе стояли сухие цветы бессмертника в глиняной вазе, самовар. По стенам висели вышивки в рамках, барометр и большая икона в потемневшем от времени окладе.

Хозяйка тяжело опустилась на диван, Ева последовала ее примеру.

- Так вы, значит, родственница Алисы? - спросила женщина.

Она положила руки на колени, встревоженно глядя на гостью.

- Я ее тетка, - напропалую врала Ева, лихорадочно соображая, как вести разговор дальше. Честно говоря, она немного не так представляла себе эту ситуацию. - Мама Алисы серьезно заболела, и… меня попросили поговорить с племянницей, чтобы она вернулась домой.

Женщина молчала, поэтому Еве пришлось продолжать свой монолог:

- Понимаете, Глеб и Алиса встречаются, они даже решили жить вместе. Сейчас молодежь очень просто относится к таким вещам, но родители…

- Жить вместе? - удивилась мать Глеба. - Странно… сын ничего не говорил мне об этом. Он познакомил меня с Алисой. Когда это было? Весной, кажется… Милая, красивая девушка, вежливая, сразу видно, из хорошей семьи. Глеб в ней души не чает! Он у меня парень не влюбчивый, а с Алисой у него все серьезно. Только о женитьбе речь не шла. Им обоим еще учиться нужно.

- Вы Алису… давно не видели? - спросила Ева.

- С весны… А что случилось?

- Она ушла к Глебу и не подает о себе никаких вестей - не звонит, не приходит. Ее мама слегла, а брат ужасно волнуется.

- К Глебу? - еще больше удивилась женщина. - Простите… как вас зовут? Меня - Елена Михайловна.

- А меня Ева. Так вы ничего об этом не знаете?

- О чем? Глеб предупредил меня, что примерно в середине августа приедет с девушкой, а потом что-то изменилось. Наверное, это связано с его работой. Летом Глеб уезжает с бригадой на стройку зарабатывать деньги. За учебу надо платить, а я не могу ему помочь. Вот он и подрабатывает на строительстве коттеджей. Думал, что к середине августа освободится, но не получилось.

- Так его нет дома?

- Нет, - покачала головой Елена Михайловна. - Я сама жду его со дня на день.

- А где он работает? Может, Алиса поехала с ним?

- Понятия не имею, - развела руками Конарева. - Они там на стройке живут, где попало, то на сеновале, то в сарайчике. Вы предполагаете, Алиса могла согласиться на такие походные условия? Жить без нормальной крыши над головой, без элементарных удобств, среди одних мужиков?

- Да, сомнительно… - кивнула Ева. - Хотя они могут снимать дом в ближайшей деревне, например. Неужели вы даже приблизительно не знаете, где эта стройка?

Елена Михайловна сокрушенно развела руками.

* * *

Всеслав не успел рассказать Еве, какую картину он застал в доме Рогожина в Ключах. То, что он увидел, перевернуло его представление о деле художника. «Этрусские тайны» преподнесли-таки сюрприз.

Потянув дверь, которая оказалась не заперта, сыщик очутился в захламленных сенях. По углам были набросаны обломки то ли прялок, то ли ткацких станков, какие-то гончарные круги, огородный инвентарь, мешки и прочая деревенская утварь. Из сеней Всеслав прошел в темную, такую же захламленную комнату. Жужжали мухи. Он остановился, давая глазам привыкнуть к полумраку, не сразу сообразил, что жужжание раздается из-за ситцевой занавески, закрывающей дверной проем во вторую комнату. Свет почти не проникал сквозь щели закрытых ставень.

Похвалив себя за предусмотрительность, Смирнов достал из кармана ветровки фонарик, отдернул занавеску, посветил. Савва Рогожин был там. Его тело, одетое в косоворотку и черные штаны, заправленные в кожаные полусапожки, висело на веревке, привязанной к толстому потолочному крюку, предназначавшемуся, видимо, для деревенской люльки. Сыщик сразу узнал художника - по описанию Чернова и по фотографии из выставочных буклетов. Рой мух не оставлял сомнений по поводу того, нуждается Рогожин в помощи или уже нет.

В доме было прохладно, и запах тления еще не успел распространиться. Но мухи учуяли свою добычу, слетелись. Смирнов потянул носом. Кажется, пахнет кровью или… Свет фонарика выхватил что-то, похожее на кусок мяса, облепленный мухами. Это была говяжья печень, прорезанная расходящимися из одной точки неглубокими полосами на множество сегментов. Она лежала на табуретке.

- Ф-фу-у… - скривился Всеслав. - Ну и гадость.

Мухи, взлетевшие было вверх, снова облепили печенку.

Сыщик подошел поближе и внимательно осмотрел тело, насколько позволяло его местоположение. На подошвах сапожек не было грязи и прилипшей травы, значит… скорее всего, в дом Рогожин попал еще до ливня, то есть сегодня ночью и утром он либо никуда не выходил, либо был уже мертв.

Всеслав посветил фонариком на пол. Деревянные некрашеные и лет десять не мытые доски были усыпаны соломой, дровяными щепками, обрезками картона, тряпками, которыми художник вытирал кисти, пустыми тюбиками из-под масляных и акварельных красок, растоптанными кусочками мела, угля, огрызками карандашей - вряд ли на всем этом могли сохраниться четкие отпечатки следов. Но все-таки…

Изрядный слой пыли покрывал сверху мусор, по углам и на подоконниках стояли батареи пустых бутылок из-под водки и пива. Не похоже, чтобы Рогожин проводил здесь время с женщинами: они бы не потерпели такого беспорядка. Хотя… пьянчужкам все равно.

Посередине комнаты, особенно заметно - около колченогого стола, заваленного ворохом разрисованных картонов и бумаги, образовались среди пыли протоптанные дорожки. Видимо, ходил либо сам Савва, либо… его убийца. Поди разберись!

«Стоп, - сказал себе Всеслав. - Почему я решил, что Рогожин убит? Может, допился до белой горячки и решил покончить с опостылевшим существованием? Однако чем это оно художнику так уж опостылело?»

Как-то не вязалось самоубийство с открытием персональной выставки, с выгодным заказом, на который намекала старуха Лосева. Если даже допустить, что Савва пропил заработанные деньги и повесился, причина все равно получается шаткая. С чего ему вешаться? Проданные после выставки картины принесли бы Рогожину новую прибыль. Да и не так уж он привязан к деньгам, чтобы из-за них покончить с собой.