Запад в огне - Евгений Сухов

Положив листок бумаги в нагрудный карман, Тимофей вышел из кабинета и направился в отдел радистов. Передав написанное начальнику отдела, молодому младшему лейтенанту — связисту, сказал:

— Нужно срочно отправить в Центр. Я подожду здесь. Мне должны ответить.

Лейтенант прочитал сообщение и понимающе кивнул:

— Хорошо, товарищ капитан.

Он зашифровал сообщение, исчеркав листок бумаги точками и черточками, затем надел наушники и взялся за ключ. Передав сообщение, стал молча ждать, вслушиваясь в эфирные шумы. Еще через несколько минут принялся быстро записывать передаваемое радиосообщение, затем «поколдовал» над шифровкой, записывая слова на отдельный лист, и произнес:

— Расшифровал, товарищ капитан, возьмите.

Тимофей взял исписанный листок и прочитал:

«Начальнику отдела контрразведки «СМЕРШ» 71-й дивизии капитану Романцеву Т.

Разрешаю проведение операции «Чужой». Ввиду особой важности проводимой операции приказываю: докладывать незамедлительно лично мне обо всех деталях.

Начальник Третьего отдела Государственного управления контрразведки «СМЕРШ» полковник Утехин Г. В.».

Прочитав расшифрованное радиосообщение, Романцев положил листок на пепельницу и чиркнул спичкой. Дождавшись, когда от бумаги останется только пепел, он вышел из комнаты.

Арестантку содержали на первом этаже госпиталя в закутке левого крыла, который бдительно, не допуская посторонних, охраняли контрразведчики. Любопытные могли видеть ее через окно, и, натыкаясь на пронзительный взгляд серых глаз, раненые обескураженно ковыляли обратно. Пленная выглядела очень привлекательно и совсем не походила на врага, с которым приходилось сталкиваться на передовой. А вышиванка, что прикрывала ее худенькие плечи, делала ее почти домашней и очень беззащитной.

Между тем здоровье арестантки шло на поправку. Уже дважды к ней наведывался следователь «СМЕРШ» и терпеливо расспрашивал о Гамуле, о его соратниках, но девушка, плотно сжав губы, молчала. Пообещав поговорить с ней пообстоятельнее, когда она, наконец, поправится окончательно, он уходил, сложив в папку разложенные на столе бумаги.

Заканчивался третий день заточения. Капитан Романцев не переставал надеяться, что Гамула объявится в поселке в ближайшие часы, чтобы высвободить из заточения свою любаву. Именно поэтому в ближайших домах к госпиталю были расквартированы штурмовики, а в левом крыле гостиницы под видом раненых разместилась боевая группа, готовая автоматным огнем поддержать караульных.

Игнатенко ворчал, говорил, что из этой затеи ничего не выйдет, утверждал, что о всех маневрах контрразведчиков уже давно известно в штабе Гамулы. И вообще следовало бы придумать нечто позатейливее. Но Тимофей настаивал на своем и ослабевать караул не собирался, наоборот, подсадил в соседнюю комнату еще двух бойцов.

К концу четвертых суток пришло понимание того, что Гамула не появится. Не так уж он глуп, чтобы залезать в расставленный капкан.

После своей смены в самую полночь к капитану зашел сержант Сорочан, шумно выдохнув, присел на стул.

— Докладывай! — потребовал Романцев.

— Как вы и предполагали, госпиталь все время находится под наблюдением бандеровцев. Его люди есть и среди персонала, одна из медсестер передала Оксане записку.

— Задерживать ее не стали?

— Взяли на заметку.

— Все правильно, я сам с ней поговорю.

— У окон госпиталя крутился пацан лет двенадцати. Думаю, что тоже не случайно. Но ведь не будешь же отгонять!

— Не будешь… Верно поступил.

— Мужичок один странный приходил в госпиталь, как бы ненароком выспрашивал, кого это мы охраняем. Думаю, что тоже не случайно. У меня такое чувство, что люди Гамулы наблюдают за нами постоянно.

— А что доктор говорит о ее состоянии?

— Сказал, что состояние стабильное, понемногу выздоравливает и через неделю ее можно будет перевозить.

— Думаю, что на госпиталь бандеровцы не осмелятся напасть: гарнизон под боком, посты выставлены, контрольно-пропускные пункты повсюду, — задумчиво проговорил Романцев, — но вот когда мы ее повезем, тогда они могут попытаться отбить девицу у конвоя. Ладно, иди, придумаем что-нибудь. Глаз с нее не спускать, докладывать мне обо всем, что происходит в госпитале!

— Есть!

Сержант ушел. Оставшись в одиночестве, Тимофей разгладил чистый листок бумаги и принялся писать письмо жене.

«Милая моя Зоя!

Нахожусь здесь без малого неделю, а уже соскучился по тебе невероятно! А тут еще и работой скучной завалили, одна сплошная канцелярия! Приходится заполнять какие-то бумаги, писать какие-то отчеты. Исписываю каждый день по кипе бумаг, у меня даже пальцы стали побаливать от такой службы. Хотелось бы перебраться куда-нибудь поближе к переднему краю, но начальство посчитало, что правильнее будет оставить меня в глубоком тылу. По собственному опыту знаю, что с начальством особенно не поспоришь. Попробовал как-то возразить, но мне ответили, что кому-то ведь тоже нужно делать эту рутину. А тут еще выяснилось, что почерк у меня очень разборчивый, и подкидывают работу со штаба. Теперь я больше напоминаю штабного писаря. Так что, можно сказать, пострадал из-за своей аккуратности. И нужно было ехать за тысячи километров от Москвы, чтобы заниматься таким неблагодарным делом!

Единственное, что меня здесь радует, так это роскошная природа и жаркое солнце. А еще здесь невероятно красивые вечера, и ночью все небо в звездах! Бывает, подойду к окну и любуюсь на эти мерцающие огни.

Мне повезло, застал полнолуние, так луна такая огромная и желтая, что напоминает репу с огорода моего деда…»

Вдруг снаружи послышался какой-то неясный шорох. Подняв голову, капитан глянул в окно. И в проеме между занавесками увидел отчетливый силуэт человека. Лицо разглядеть не удалось, но, даже спрятанное в глубокой тени, оно излучало враждебность. Тимофей понял, что в следующую секунду прозвучит выстрел. Мышцы мгновенно напряглись, и он бросил тренированное тело в угол комнаты, периферическим зрением успев заметить ствол вскинутого автомата. И в тот же момент прозвучала короткая очередь. Ударившись в стол, она сбила на пол настольную лампу, разбросала побитое стекло далеко по углам, колючие осколки зло впились в кожу.

Перекатившись к стене, Тимофей извлек из кобуры пистолет и дважды выстрелил в окно. По звуку понял, что первая пуля прошла прицельно, точно в проем рядом с тем местом, где стоял неизвестный, а вот вторая глухо ударилась в стену, рассыпав по полу куски штукатурки. Стараясь не напороться на пулю, он подскочил к окну и выстрелил еще дважды в колыхнувшиеся кусты.

Еще через несколько секунд услышал, как со стороны проселочной дороги испуганно всхрапнул конь и, будоража летнюю ночь, ритмично зацокали копыта, удаляясь.