Красно-коричневый - Александр Проханов

Хлопьянова захватила мысль о параде. Он представил, как на брусчатку, под красные звезды Кремля выезжают броневые колонны. Знакомые бэтээры и танки, боевые машины пехоты, самоходные гаубицы и КамАЗы. На тросах протягивают подбитые машины, продырявленные кумулятивными взрывами, с оторванными башнями, с горелой трухой и окалиной, с запекшейся кровью водителей. За ними пройдут инвалидные коляски с безногими, слепыми, в шрамах и черных очках. Народ на трибунах встанет и снимет шапки, приветствуя героев войны. С раскрытыми боевыми знаменами, в орденах и медалях пройдут полки и дивизии, десантно-штурмовые бригады, батальоны спецназа. Кандагар, Герат и Кундуз, Джелалабад, Файзабад и Гордез. И он сам, Хлопьянов, в их братстве, в их сомкнутых боевых колоннах, и над ними в трепете солнца – вертолет огневой поддержки.

– Вы – наша надежда, наш праведник и воин! – женщина, напоминавшая классную даму в губернской гимназии, дождалась своей минуты и, прижимая руки к плоской груди, тянулась к генералу. – Я молюсь за вас, как и все патриоты России! Вы окружены спасительным полем молитв! Вас Бог послал России! Вы – наш Пожарский! Я верю, что скоро наступит час, когда Москва встретит вас колокольным звоном! Вы, как Жуков, на белом коне въедете на священные камни! Народ и духовенство встретят вас, как избавителя России! Имя ваше будет прославляться в стихах и песнях, а кисть художника запечатлит этот священный миг!

Она говорила восторженно, певучим речитативом, исторгая из своей груди бесконечные длинные побеги и стебли. И Хлопьянову казалось, что в комнате на глазах вырастает шумное трепещущее дерево. Белый генерал сидит под этим деревом, и ему хорошо. Он был увешан славословиями, как плющом, и высокий лоб его украшал венок благородных листьев.

– Россия помнит своих спасителей, – сказал генерал, когда дама умолкла. – Есть книга, куца рукою праведников заносятся имена всех, кто пострадал за Веру и Родину. И, быть может, некоторые из нас уже занесены в эту золотую книгу.

Хлопьянова не отталкивала и не смущала готовность генерала принимать восхваления, которые могли показаться откровенной лестью. Лидер, стремившийся овладеть толпой, был вправе создавать свой культ, окружать себя обожателями. Его смущало неустранимое несоответствие между высокопарной, недавно усвоенной риторикой и всем прежним опытом генеральской службы, где умело фабриковались политические мифы и сотворялись мифические фигуры политиков. Он слушал Белого генерала, мучаясь от своих подозрений.

– Ну а я, господа, далек от вашей политики! Хотя, конечно, мы, предприниматели, русские купцы, хотели бы видеть в Кремле настоящего русского царя! – Человек, с самого начала напоминавший Хлопьянову артиста, играющего героев Островского – пышная вымытая борода, шелковая жилетка, толстая золотая цепь от часов – плутоватый, с веселыми глазами человек наслаждался услышанным. – Мое умение – золото добывать! Слушая вас, убеждаюсь, что вы православные люди. А где Православная церковь, там и я! – он обращался к генералу, плутовато блестя глазами. – Я помогу вашему движению по мере сил моих, а уж ваше дело куда эту помощь направить, на ополчение или на строительство храма. Приглашаю всех присутствующих здесь господ на презентацию моей компании «Русское золото»! Прошу получить пригласительные карты!

Он достал стопку лакированных, тисненых золотом билетов, стал одарять ими присутствующих. Хлопьянов получил в руки жесткий лакированный билет. Увидел вблизи сытое, розовощекое, заросшее бородой лицо, тяжелую желтую цепь.

Все радовались пригласительным билетам, прятали поглубже, кто в карман, а кто в сумку.

Генерал стал медленно подниматься, и по мере того, как он поднимался, все умолкали, направляли на него вопрошающие взоры. Он встал, высокий, узкоплечий, обвел всех холодными глазами, словно убеждался в верноподданных чувствах.

– В ближайшее время мы созовем Съезд Русского народа. Пригласим на него представителей городов и земель, всех сословий, всех прославленных в России людей. На этом Съезде избирем Русское правительство. Потребуем от президента и депутатов принять его полномочия. – Генерал говорил четко, властно, чтобы слышали его не только в этой комнате, но и в Кремле. Он был наделен властью, вверенной ему народным движением, заповедями предков, заветами православия. – Это Русское правительство остановит развал, изгонит и накажет предателей и восстановит традиционное русское государство во всем его объеме и мощи! Если президент откажется его признать, мы соберем ополчение! Нас поддержит армия, органы безопасности, казачество. Узурпаторы рассеются, как дым, ибо с нами Бог!

Он сложил щепотью свои длинные белые персты, и сильно ударяя себя в плечи и грудь, перекрестился. И все перекрестились вместе с ним, как перед битвой. А казак Мороз щелкнул каблуками и от души сказал «Любо!»

Генерал двинулся от своего кресла к Хлопьянову. Проходя мимо, сказал:

– У меня есть несколько минут. Побеседуем в соседней комнате, – и вышел, оставляя за собой восторженный ропот.

В комнате, куда они перешли с Белым генералом, не было трехцветного имперского знамени, образов, изображений Минина и Пожарского. У одной стены был сооружен красивый маленький бар с дубовой стойкой и множеством разноцветных бутылок. У другой стоял удобный кожаный диван, кресла, и над ними висела картина художника-абстракциониста. На столике с лакированным английским журналом крутилась в бесконечной карусели забавная кинетическая скульптура.

Генерал сел на диван, указав Хлопьянову на кресло. Красиво обнажив белую манжету с вороненой запонкой, достал пачку «Мальборо» и закурил. Затянулся с наслаждением, словно отдыхал от недавней, оставшейся за стеной атмосферы.

– Клокотов звонил мне и просил за вас, – сказал генерал, глядя на тлеющую в пепле рубиновую точку. – Клокотов талантлив, неутомим, но слишком эклектичен. Пора ему выбирать между коммунистами и националистами, а он все скачет на двух лошадях. Красный конь хромой, скоро сдохнет, а Россия будет скакать на белом коне… Ваша профессия? – генерал сквозь облачко дыма остро смотрел на Хлопьянова, словно прочерчивал по его лицу царапины, желая убедиться, не загримирован ли он, – по лбу, переносице, на скулах и подбородке. – Чем занимаетесь?

– Офицер ГРУ, – ответил Хлопьянов, протягивая генералу удостоверение. – Места службы – Афганистан: операция «Муса-Кала», «Магистраль», вывод войск в направлении «Кандагар-Тарагунди». Затем: Ставка южного направления, Сумгаит, Степанакерт. Под руководством Виктора Поляничко ликвидировал армянское подполье в Карабахе. Затем: Четырнадцатая армия в Приднестровье, противодействие молдаванам в районе Дубоссар и Бендер. Несколько командировок в Абхазию в период контрнаступления на Сухуми. В настоящее время уволен в запас в звании полковника.

Генерал внимательно просмотрел удостоверение и вернул его Хлопьянову, уронив с сигареты на столик горстку пепла. Минуту длилось молчание. Генерал курил, рассматривал Хлопьянова, как деталь, мысленно помещая в неведомую Хлопьянову машину. Извлекал, снова вкладывал. Примерял к гнезду, к резьбе, к невидимым шарнирам и сопряжениям. Хлопьянов терпеливо ждал. Позволял обращаться с собой, как с запчастью. Он и был запчасть – одинокий полковник запаса, предлагающий себя дееспособной организации патриотов.