Никто не хотел убивать - Фридрих Незнанский

«В школе сидеть…»

— Тебе все это не кажется странным? — спросил Турецкий. — Взвинченный отец, у которого сынок, судя по всему, в очередной раз потребовал деньжат, и его отсидка дома, вместо того чтобы идти в школу?

— Ты имеешь в виду очередную ходку за дурью? — насторожился Голованов.

— Да.

— Я уже думал об этом. И как только он нарисуется со своим мотороллером…

— Только не упусти на этот раз!

— Постараюсь!

Отключив мобильник, Турецкий все еще продолжал держать его в руке, размышляя о том, будет ли правильным, если он позвонит Игнату перед тем, как ехать к его отцу, и решив, что это, пожалуй, не помешает, набрал номер телефона квартиры Шумиловых.

— Слушаю? — отозвался Игнат.

— Привет, это тебя мент поганый беспокоит, — напомнив о разговоре в парке и в то же время довольно миролюбиво поздоровался с ним Турецкий. — Не хотел бы поговорить со своим «дядей Сашей»?

— Уже поговорили! — сказал, словно отрезал Игнат. — И вообще, какой вы к черту «дядя»?!

В трубке надрывались короткие гудки «отбоя», а Турецкий все еще продолжал ее держать около уха.

«Какой вы к черту дядя»?!

М-да, ради подобной концовки стоило крестить сына друга, а потом бороться за его жизнь.

Не получилось нужного разговора и с отцом Игната, хотя Турецкий не особенно и рассчитывал на взаимопонимание. Шумилов-старший, видимо поддаваясь чисто родительскому чувству, когда мать, страшась смотреть правде в глаза, пытается выдать желаемое за действительное, не хотел даже думать о том, что ЕГО ИГНАТ, ЕГО СЫН, которого он уже видел продолжателем своего дела и готовил его для Сорбонны, довольно плотно сел на наркотики. И он не переставал твердить Турецкому, что это всего лишь «юношеская шалость», хоть и страшная по своей сущности, но все-таки «дань времени», о которой «его мальчик сразу же забудет», как только сдаст последний экзамен и «уберется из этой чертовой Москвы».

— Хорошо, — соглашался с ним Турецкий, — пусть будет по-твоему. Но чего ты в таком случае хочешь от меня?

— Чтобы ты оградил его от этого окружения!

— От какого «окружения»?

— От тех, кто пытается пристрастить его к наркотикам.

— И как же ты все это видишь? Я имею в виду «ограждение от окружения»?

— Я… я не знаю. Но может… может, к нему охрану приставить? Я ведь в состоянии проплатить любой контракт.

— Это ничего не даст!

— Но почему?!

— Да потому что в школу, тем более на уроки, твоего охранника никто не пустит, а если Игнату понадобится дурь, то ее и в школу ему принесут.

— Неужели ты думаешь…

— Я не думаю, я знаю это!

— Но что же в таком случае делать? — вырвалось у Шумилова, и он глазами больной, побитой собаки уставился на Турецкого. — Что делать, Саша?!

И уже как последний довод:

— Ведь он… он же твой крестник!

«Ага, крестник, пославший крестного папочку на хер!» — едва не вырвалось у Турецкого, однако он нашел в себе силы сдержаться и, как бы ставя точку в этом бесполезном разговоре, уставшим голосом произнес:

— Хорошо, со своей стороны я попытаюсь сделать все что смогу. Но и ты не сиди сложа руки.

— А я-то что могу сделать? — вырвалось у Шумилова. — Он ведь меня даже слушать не хочет.

— У тебя есть люди, которые могли бы вывести нас на приличную частную клинику?

— Ты имеешь в виду наркологическую клинику? — мгновенно насторожился Шумилов.

— Естественно, не для венерических больных!

— Ну-у, можно, конечно, найти. Но ведь не думаешь же ты, что Игнат настолько далеко зашел, что ему потребуется серьезная реабилитация?

— Не знаю, пока ничего не знаю, но о клинике такой все-таки позаботься.

После разговора с Шумиловым, у которого вконец испортилось настроение, Турецкий, пересилив все еще режущую неприязнь к Плетневу, зашел в кабинет начальника службы собственной безопасности, который теперь занимал Антон. Заставил себя поздороваться с ним за руку, вроде бы даже улыбнулся ему и негромко спросил, присаживаясь в кресло подле журнального столика:

— Что-нибудь новенького есть?

— Только что собирался тебе звонить.

— Даже так! — удивился Турецкий. — И что за новость?

— Прозвонился Петя Щеткин и, можно сказать, обрадовал.

Плетнев говорил в привычной для него манере, и это не могло не взбесить Турецкого.

— Ну же! — потребовал он.

— Короче говоря, есть предварительное заключение патологоанатома, и…

— Ну?!

— Савина никто не убивал. А умер он от обширного инфаркта, как заверил Щеткина трупный доктор.

— Не понял!

— Вот и я то же самое сказал Петру, — как бы винясь в столь неожиданной для всех новости, пробурчал Плетнев.

— А он что? Я имею в виду Щеткина.

— Сказал, что и сам не очень-то поверил в этот диагноз, но… Короче говоря, мол, а почему бы и Савину не умереть от инфаркта, если от этой чумы двадцать первого века умирают сотни тысяч людей в одной только России.

— Да, железная логика, — хмыкнул Турецкий. — Но главное, при таком раскладе с того же Щеткина снимается еще одна головная боль. Помер Максим, да и хрен бы с ним. На одно уголовное дело меньше, да и убийцу искать не надо.

В Турецком просыпался следователь по особо важным делам, и он уже не мог оставаться всего лишь частным детективом, который по предоплате работает на очередного заказчика. И Плетнев, кажется, почувствовал это.

— Сам-то веришь в подобное? — спросил Турецкий, доставая из кармашка мобильный телефон.

— Всякое, конечно, случается, — уклончиво ответил Плетнев. — Я даже был свидетелем, как один спецназовец, правда первогодок начинающий, прыгнул с парашютом и его хватил все тот же инфаркт еще до того, как он успел за кольцо дернуть. Как вцепился в него рукой мертвой хваткой, так и в землю свечкой вошел.

— Ну, здесь, положим, не прыжки с парашютом, а всего лишь ночное дежурство в лаборатории, да и…

В этот момент в мобильнике прорезался голос Шумилова, и Турецкий, не вдаваясь в подробности, спросил:

— Дима, вопрос на засыпку. Когда принимаешь сотрудников на работу, твой отдел кадров как-то учитывает состояние здоровья претендентов?

— Ну-у, в общем-то да, — не очень-то уверенно произнес Шумилов. — По крайней мере, требуем справку из того же психоневралогического диспансера, ну и… А почему ты заинтересовался?

— Ну, об этом чуть позже, а пока что… Твой Савин жаловался когда-нибудь на сердце?