Медичи. Крестные отцы Ренессанса - Пол Стретерн

Козимо де Медичи достиг ныне вершины своего могущества, вступая в тот период своей жизни, который принес ему место в истории. Теперь ему предстояло стать чем-то большим, нежели исключительно ловким банкиром, умелым и гибким правителем, даже щедрым и разборчивым меценатом. Таких людей обычно забывают по смерти, но Козимо избежит забвения и предстанет богатейшим человеком своего времени, основателем целой династии, личностью, давшей мощный импульс первому расцвету Ренессанса. И все же что это был за человек, который накрепко свяжет имя Медичи с одним из поворотных этапов всей западной культуры?

Существует несколько современных портретов, большинство из них несколько приукрашивают невыразительную, в общем, внешность, хотя и намекающую на то, что за видимостью светского человека скрываются унаследованные Козимо от отца некоторые черты тяжелого, взрывного характера. И на сей раз наиболее ярким оказывается посмертный портрет: принадлежащий кисти Якопо да Понтормо, он был написан более чем через пятьдесят лет после смерти Козимо. Лести, стремления приукрасить здесь немного; это выдержанный и в то же время глубокий психологический этюд, воссоздающий образ замечательного человека в его цельности.

Четкие линии отличаются несомненным правдоподобием, и вполне возможно, что художник пользовался в качестве образца несохранившимися набросками, сделанными при жизни Козимо. Козимо позирует в простом, но хорошо сшитом, с меховым подбоем алом костюме; его землистого цвета, с впалыми щеками лицо повернуто в профиль, что еще более подчеркивает крупный, как у всех Медичи нос, и большое мясистое ухо. Но что более всего бросается в глаза и на что содержится намек даже в современных Козимо, приукрашенных портретах, так это несколько скособоченная, словно ему неудобно сидеть, поза Козимо.

В более поздние годы Козимо будет страдать от подагры и артрита, но на портрете Понтормо отражается как будто нечто иное, нежели просто физический недуг, — чувствуется некий душевный непокой. Всего интереснее руки, они некрасиво переплетены и в то же время выразительны; они привлекают к себе внимание уже одной только неспособностью застыть в покое. На портрете изображен вовсе не аристократ, находящийся в ладу с самим собой, своей семьей и всем, что унаследовано, — это сын человека из народа, тайно осознающий свои слабости, свою обыденность. Да, не исключено, Козимо унаследовал от отца взрывную натуру, укрепив ее собственными амбициями, но в то же время ему сопутствовала обыкновенная человеческая удача, и он воспринимал ее как огромное благо. Таков был человек, которому предстояло сделать столь многое для развития нового возникшего во Флоренции гуманизма и сыграть столь выдающуюся роль в становлении Ренессанса, который и явился, собственно, порождением гуманистической мысли.

Как мы видели, корни гуманизма ведут к таким фигурам XIV века, как флорентийский поэт Петрарка, умерший за пятнадцать лет до рождения Козимо де Медичи. Петрарка чувствовал, что его поэтический темперамент не способен примириться с тем типом потусторонней духовности, что утверждало средневековое христианство. В писаниях античных авторов он улавливал совершенно иное мирочувствование, которое отнюдь не отрицает посюстороннюю действительность в пользу некоей будущей жизни, но, напротив, утверждает чувственность, устремления, возможности человека. Оказывается, добро можно усматривать не только в стремлении к чисто духовным ценностям, не заказано стремиться и к полному выражению нашей человечности в мире здешнем.

Большинство оригиналов античных авторов было утеряно после падения Римской империи и наступления Темных веков, а сохранились в основном выхолощенные, христианизированные комментарии к этим произведениям. Петрарка посвятил себя поиску утраченных манускриптов и в ходе своих странствий по Европе обнаружил целый ряд важных сочинений, включая несколько рукописей Цицерона, писавшего о гражданских добродетелях и принципах добропорядочной жизни, во благо и индивиду, и обществу в целом. Вот свежий, положительный подход к жизни: оказывается, мраку Темных веков предшествовала большая динамичная эпоха, и с этим открытием приходит понимание того, что она, минувшая эпоха, поддается восстановлению.

Несмотря на нашествие Черной Смерти в середине XIV века, Флоренция оставалась центром нового интереса к классике, который и породил гуманизм; отсюда же происходит современное понятие «гуманитарные науки». Как тогда, так и сейчас под этим подразумевается широкое поле интеллектуальных исканий, расположенное между теологией, с одной стороны, и натурфилософией (естественными науками) — с другой. Гуманизм, как и гуманитарные науки, делает упор скорее на человеческий, нежели духовный или технологический аспект знания. Так был сделан первый шаг к пониманию личностного начала как общечеловеческого свойства.

Следует, однако, иметь в виду, что то, о чем идет речь, представляло собой процесс долгого и постепенного развития. Многие из тех ценностей, свойственных средневековой мысли, не будут отброшены мгновенно либо полностью. Новый гуманизм разовьется в бесспорном и всепроникающем контексте христианского вероучения. Самые ранние возрожденческие произведения живописи, литературы, архитектуры были целиком пропитаны религией: на картинах изображались библейские сюжеты, поэзия имела набожный характер, архитекторы строили церкви и т.д. В общем, то, что рассматривалось как новаторские черты формирующихся гуманистических представлений, проявлялось нередко как небольшой сдвиг в нюансах. Приближение Ренессанса, как и его полный расцвет, следует рассматривать не как некий внезапный прорыв в совершенно новую эру, но как цепь медленных комплексных перемен. То, что в XIV веке выглядело прозрениями Петрарки, минует несколько долгих, на два века растянувшихся стадий, прежде чем достигнет своего полного осуществления.

Одной из ведущих фигур во флорентийских гуманистических кругах на рубеже XV века был Никколо Никколи, ставший другом юного Козимо де Медичи. Будучи на двадцать пять лет его старше, Никколи происходил из семьи одного из тех торговцев шерстью, что сделали состояние, когда Флоренция оправлялась от последствий Черной Смерти. Хотя и унесла чума почти половину населения города, возрождение шло относительно быстрыми темпами, отчасти потому, что беда ударила прежде всего по беднякам и неквалифицированным рабочим. Те же, кто располагал хоть какими-то деньгами, а таких во Флоренции было значительно больше, чем в иных, менее преуспевающих и менее демократических обществах, просто удалились в сельскую местность.

Никколо Никколи станет одним из первых арбитров той идеологии и тех художественных вкусов, которые сформируют Ренессанс, а разыскания старинных текстов и пропаганда идей античности и вовсе превратится в главное дело его жизни. Вскоре после знакомства с молодым Козимо они оба засобирались в Святую землю на поиски греческих манускриптов, но этому воспротивился Джованни, и Козимо стал обучаться семейному банковскому делу. Вряд ли он долго сожалел об этом: пройдет время, и Козимо сделается исключительно способным, пусть, наверное, и слишком осторожным банкиром, в духе отца. В то же время полученное им гуманистическое воспитание и рано завязавшаяся дружба с Никколо Никколи тоже затронули какие-то важные струны его характера, ибо по смерти отца Козимо начал отдавать немалую часть своей кипучей энергии осуществлению различных гуманитарных проектов. Финансируя, после отхода от дел, строительство церквей, Джованни прежде всего следовал флорентийским понятиям о гражданском долге. Иное дело Козимо — для него это была внутренняя потребность, и все то время, деньги, энергия, которые он будет посвящать такого рода деятельности, лишний раз покажут, что в первые сорок лет его жизни эту потребность просто приходилось подавлять.