Хулиган напрокат - Алёна Черничная

И чувствую, как в ответ сильнее сжимается горячая лапища на моей талии.

— Он все еще палить на нас. Глаза сейчас вылезут из орбит… — довольно сипит Макс и другой своей лапищей ведет по моей шее вверх.

Я едва не вопрошаю вслух: кто он? Пока мой затуманенный мозг не сигналит мне — Смирнов! Я же здесь из-за него… и Майер… но мне сейчас явно не до них…

Потому что ладонь Макса касается моего подбородка, а потом аккуратно сдавливает его пальцами.

Я судорожно вдыхаю воздух, приоткрывая рот. И улыбающиеся губы Максима оказываются в такой близости от моих, что меня накрывает галлюцинация, что они уже касаются меня…

Я чувствую обжигающее дыхание у своего лица, чувствую горячие пальцы, гладящие мой подбородок… Все мое напряжение плавно стекает к низу живота, оставляя за собой непривычную пустоту внутри…

Не понимаю, какого черта вообще позволяю себе ТАКОЕ…

Толпа вокруг нас неожиданно одобрительно гудит.

— Что это? — хватаюсь за остатки реальности. Изо всех сил пытаюсь вернуться в происходящее и избавиться от пугающих ощущений в своем теле.

— Первая пара сдалась, — хрипит Макс и, убрав ладонь с моего лица, опять бережно запускает ее в мои волосы. — Остались мы и еще одни. Сможешь продержаться и не засосаться со мной?

У меня напрочь перебивает дыхание. Он издевается! Весь этот дурацкий вечер просто наслаждается тем, что я здесь в роли белой вороны. Хренов садист!

В потемневших глазах я вижу лишь неподдельное нахальство. Боже, не дай мне придушить Ольховского, когда здесь столько свидетелей!

Меня ошпаривает чувством аффекта. Резко дергаю пряди волос Максима в своих пальцах, заставляя его втянуть воздух сквозь зубы.

— Сосаться с тобой я никогда не стану, Максимилиан, — ядовито провозглашаю ему в лицо.

Тьма полностью перекрывает карие радужки напротив. Дыхание Ольховского учащается, а его пальцы на моем затылке тут же фиксирует мою голову. У меня нет возможности шевельнуться. Лишь смотреть в горящие бешенством глаза…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Никто не смеет меня так назвать, Синичкина.

— А я буду, Мак-си-ми-ли-ан… — смакую каждый слог.

И желваки на его лице танцуют ламбаду.

— Леся, блин, — рычит он.

Толпа вокруг нас уже ведет обратный отсчет, а я просто издевательским шепотом повторяю полное настоящее имя Максима… Мне хочется довести его до ручки.

И даже взбешенный взгляд Ольховского не пугает так, как жар, хлынувший по моему телу, когда Макс прижимает меня одной рукой так сильно, что я перестаю соображать.

Все и вся в комнате, заполненной людьми и гулом голосов, сливается в белый шум. Макс больше не смотрит мне в глаза. Его темные ресницы опускаются. Теперь он, тяжело дыша, жжет взглядом мои губы. И я зачем-то зеркалю его жест. И зачем-то задаюсь вопросом…

Губы такие же горячие, как и его дыхание?

И толпа вокруг нас взрывается диким ревом. Они определили победителя…

***

— Ты видел? Видел, как она смотрела? Я думала, она просто взорвется от злости, — кружусь на месте, широко расправив руки.

— Ну, на тебя смотрела не только она. Все, — хмыкает Макс. — Ты была гвоздем программы сегодняшнего вечера.

Перестав кружиться, торможу напротив Ольховского, сидящего на капоте своей машины. Несколько секунд смотрю, как он в теплом свете фонаря жует огроменный гамбургер, а потом прячу лицо в ладони.

Я и Макс уже как час назад уехали с тусовки, а меня все еще не отпускает какое-то невообразимое чувство… Наверное, это эйфория?

Или как еще можно назвать состояние, когда хочется одновременно и петь, и плясать? Вот прямо здесь, посреди пустынной парковки торгового центра в этой майской ночи.

Я все еще чувствую в руках и ногах нервную дрожь, но теперь она жутко приятная.

Весь вечер меня швыряло то дикий жар, то в лютый холод. Все эти взгляды, перешептывания в нашу сторону роем кружили вокруг.

Этим любопытный носам не хватало только микроскопов и луп. А некоторые девочки из студсовета в упор меня не узнали.

За исключением, конечно же, Майер. О, ее змеиный прищур я теперь вряд ли вообще забуду. Очень надеюсь, что она стерла от злости свои виниры до десен. Несколько раз мы столкнулись с ней в толпе нос к носу, и одна даже не поздоровалась. Лишь проткнула меня и Макса взглядом. Молча.

Я думаю, это победа.

Правда, Алекс так и не попал в поле моего зрения. За исключением, той встречи в коридоре и в момент этой странной игры. Но в обоих случая, я не видела его реакции. По закону подлости он всегда оказывался у меня за спиной.

Жаль, потому что даже шокированная физиономия Инги стоила всей этой подготовки. Стоило даже того, что бедная милая Нина буквально гонялась за мной по квартире, пытаясь надеть под платье эти ремешки. И первые секунды в них я вообще ощущала себя, как… прости Господи.

И мне нужно признаться самой себе, что весь сегодняшний тот адреналин стоил даже всех зажиманий с Максом.

И я признаюсь. Ольховский, не считая своего пошловато-тупого юмора и порой слишком наглых телодвижений, от которых сводило теплом где-то под ложечкой, держался очень натурально.

Я же неглупая. Я прекрасно понимаю, что девушки Максима — это птички иного полета. И мое появление с ним могло нанести сокрушающий удар по его имиджу. Но надо отдать должное имиджу нашего военкомата. Его Ольховский боится гораздо больше.

Весь вечер Макс вел себя так, словно это и не игра вовсе. Уверенно представлял меня всем, с кем приходилось общаться. Всегда держался рядом и… Черт возьми, но где-то в глубине души мне было с ним спокойно…

Делаю глубокий вдох. И выдох. Осторожно растопыриваю пальцы, поглядывая через них на Максима.

Опершись вальяжно разведенными ногами о решетку радиатора, он сидит на капоте своей черной тачки. И точит гамбургер так, что трещит за его ушами на всю парковку.

Опускаю руки и наблюдаю уже за Максом, не сдерживая улыбку.

— А я предлагал взять еды и тебе. Будешь? — он неожиданно перестает жевать и, невинно моргая, протягивая мне откусить гамбургер.