Предатель. Я тебе отомщу - Виктория Ким

— поздняя осень, влажная, холодная, уже почти зимняя. Деревья стоят голыми, их чёрные ветви тянутся к серому небу, как костлявые пальцы. Листья облетают, шурша под ногами сухим жёлтым ковром. В воздухе стоит терпкий запах сырости и дыма — где-то неподалёку дворники жгут листву, чтобы не забивала канализацию.

Подхожу к ближайшей лавке, провожу пальцами по холодной деревянной спинке. Какой же я была дурой. Еще и слепой! Ведь, правда, думала, что если буду хорошей женой, то Артём никогда не уйдёт. Что если стану для него идеальной, то он всегда будет любить меня. Мне казалось, что семья — это когда ты жертвуешь собой ради другого. Но нет. Потому что в итоге оказалось, что жертвовала собой только я.

Больше нет смысла об этом думать и сожалеть. Я смотрю на мокрый асфальт, на своё отражение в луже. Мне нужен дальнейший план действий. Я должна разрушить его жизнь, заставить его лично признать свою ошибку, ползать у моих ног. Не для того, чтобы доказать что-то Артёму, вернуть его или отомстить его любовнице. А чтобы вернуть себе «себя». Чтобы он больше никогда не думал, что может меня контролировать. Чтобы ни у него, ни у кого-то другого не было власти надо мной.

Уже собираюсь отправиться в сторону своего временного пристанища, когда до меня доносится детский смех. Пронзительный, искренний, наполненный чистым, ничем не замутнённым счастьем. Он накрывает меня волной, и я невольно поднимаю голову. В дальнем углу парка, за мокрыми, покрытыми налётом ржавчины горками и качелями, на детской площадке резвятся дети. Мальчик с пышными кудрями гонится за девочкой в красной куртке, та визжит, смеётся, и этот звук так чист, так жив, что мне становится больно.

Я застываю, как вкопанная, глядя на них, и чувствую, как внутри что-то сжимается, закручивается в плотный узел, перекрывает дыхание. Мне никогда не стать матерью. Я не испытаю того, что испытывают женщины, укладывая своего ребёнка спать, гладя его тёплые щёки, зарываясь пальцами в мягкие волосы. Никогда не услышу слово «мама», обращённое ко мне.

Глупо. Я столько раз пыталась убедить себя, что это не важно, что есть много женщин, которые живут полноценной жизнью и без детей, что можно посвятить себя чему-то другому. Но это ложь. Знаю, что обманываю себя.

Время от времени я тоже мечтала. Хотела держать на руках своё крошечное создание. Искать в нём черты Артёма, видеть, каким оно будет, каким человеком станет. Хотела семейных фотографий, праздников, первых шагов, первых слов… Я действительно захотела быть матерью. Но, увы, это невозможно.

Сглатываю, чувствуя, как глаза начинают жечь слёзы, и поднимаюсь с лавки, собираясь уйти, прежде чем окончательно сломаюсь.

Но что-то удерживает меня. Вернее, ее что-то, а… На площадке, среди детей, мелькает знакомая фигура. Маленький мальчик с русыми волосами, в синем пуховике, с розовыми от холода щеками.

Я тру веки, не веря глазам.

Тимофей?

Нет. Не может быть. Мне кажется.

Но мальчик оборачивается, на мгновение его взгляд ловит мой, и в этот момент я понимаю — это действительно он.

Сердце срывается с места.

Я не должна здесь находиться. Не должна даже видеть его. Где-то рядом, наверняка, его мать, Ира. Если она заметит меня…

Опускаю голову, быстро разворачиваюсь, теперь уже точно собираясь покинуть этот парк, но буквально кожей чувствую, что мальчик всё ещё смотрит. И на мгновение мелькает шальная мысль.

Подойти. Просто посмотреть на него ближе. Услышать его голос. Рассмотреть, что в нём от Артёма, а что от той женщины, что украла у меня то, что могло быть моим.

Но я не могу. Не хочу с ней сталкиваться. Я не готова. Не сейчас.

Сжав пальцы, я ускоряю шаг, но не успеваю уйти достаточно далеко.

— Настя!

Не сразу разворачиваюсь, заставляя себя сделать глубокий вдох, прежде чем медленно повернуться. Меня обнаружили.

Ирина стоит чуть в стороне от площадки. Тимофей, занятый игрой, уже не смотрит на меня, а она — наоборот. Ее взгляд направлен прямо мне в лицо, с каким-то выражением, от которого внутри всё сжимается.

Я ожидаю чего угодно: упрёков, злости, насмешки, попытки задеть меня или поставить на место. Но этого нет. Только усталость в её глазах, что-то вроде нерешительности.

— Нам не о чем с тобой беседовать, — голос звучит ровно, даже холодно. Я не собираюсь облегчать ей этот разговор. — И если что, я не следила за вами. Просто мимо проходила.

— Я бы и не подумала… — тихо отвечает она. — Просто не ожидала, ято мы снова встретимся.

Секунда тишины.

— Но раз уж так вышло…

Она делает шаг ко мне. Я напрягаюсь, внутренне готовясь к борьбе, к тому, что сейчас между нами разразится очередной виток ненависти.

Но она не нападает.

— Мне жаль.

Я заторможено хлопаю ресницами, не понимая.

— Что?

Ирина сглатывает, на секунду опускает взгляд, будто собираясь с мыслями, а потом снова смотрит на меня.

— Мне жаль, что всё так вышло. Жаль, что ты узнала обо всём так. И… что я была частью этого.

Я смотрю на неё, и внутри меня борются две силы: первая — глухая, сжирающая ненависть, вторая — что-то похожее на разочарование, которое неприятно зудит под кожей.

— Ты была не "частью", Ирина. Ты стала причиной причиной.

Она вздрагивает, но не отступает.

— Нет. Причина — он.

Я стискиваю зубы, чувствуя, как скулы ноют от напряжения. Она, конечно, права, но…

— Ты знала, что он женат. Знала и всё равно была с ним. Ты осознанно украла у меня всё.

— Я не крала его, Настя. Он не был твоим.

Резко делаю шаг вперёд, но она не отступает.

— Ты хоть понимаешь, каково это — узнать, что у твоего любимого мужчины есть ребенок на стороне? От другой женщины! Каково смотреть на то, как ты держишь сына моего мужа на руках, который один в один его копия. Каково не иметь возможности…

Ирина опускает голову, но я уже не могу остановиться, пусть голос и сбивается.

— Ты, наверняка, уже в курсе, что я никогда не смогу родить, ведь так, да?

Эти слова срываются с моих губ раньше, чем я успеваю подумать, и мне становится противно от того, насколько уязвимо я сейчас выгляжу.

Но Ирина не пользуется этим, не давит на меня, не говорит ни одного гадкого слова в ответ.

Она поднимает взгляд, и в её глазах — боль. Настоящая.

— Да. Я знаю. И очень сочувствую тебе, правда. По-женски.

Я смолкаю, понимая, что вот-вот наговорю куда больше гадостей. Как она вообще