Корпус-3 - Грег Бир

По окончании работы они должны уйти в отставку — а может, просто умереть. Однако, судя по тому, что я видел, произошла серьезная ошибка, из-за которой этот корпус едва не был уничтожен. Остальные корпуса, полагаю, не пострадали, хотя точно не знаю, ведь их я вижу только во сне. (Иногда мне снится, что я хожу по ледяному шару и время от времени поглядываю вверх. У тебя, наверное, этот же сон).

Штурманская Группа. Что-то сильно ее напугало, поэтому Корабль и заболел. Я учусь у…

Черт. Еще одна грубая темная линия.

На этот раз я нашел собственный труп. Значит, это правда: я никогда не был ребенком.

В центре темно. Большие запасы воды не дают температуре сильно упасть. Их не видно. Не ходи сюда. Один маленький, другой большой. Маленький хуже.

Вот и все. Дальше штук пять чистых страниц. Конечно, все должно было закончиться плохо. Я поражен тем, какой силой обладал тот, кто продолжал писать даже после того, как его поймали, — истекая кровью, которая залила обложку и края страниц.

Да, это человеческая кровь.

Я устал. Сила тяжести появилась, пока я читал текст, однако я забился в угол и даже не заметил раскрутки. Я засовываю книгу в нагрудный карман, затем достаю гибкое зеркало и смотрюсь в него.

Мысль о том, чтобы уйти, меня пугает, но нахлебником мальчика я не буду. Я почти примирился с тем, что я всего лишь инструмент, часть какого-то большого процесса. Это совершенно меня не утешает — однако книга в кармане, и, возможно, сны доказывают мою уникальность, а это важнее, чем все, что произошло со мной до сих пор.

Нужно поспать. Возможно, мне удастся снова увидеть во сне Корабль и открыть новые каналы памяти. Они есть, наверняка.

Женщина и мальчик кричат через открытую дверь. Кажется, я задремал и во сне увидел женское лицо — другое, не той женщины, которая живет с мальчиком. Я тщетно пытаюсь вспомнить, как оно выглядит…

Голоса звучат настойчиво.

Меня оттаскивают обратно в комнату мальчика. Он проводит руками по стене, и дверь закрывается.

— Они идут, — говорит мальчик. — Мы сидим здесь, и они нас не трогают.

— Где девочка? — спрашиваю я. Ее не видно, хотя здесь так мало мебели, что не спрячется даже такая крошка, как она.

— Девочки слабые, — отвечает женщина. — Они не могут долго быть без матери.

— А где их мать?

Женщина и мальчик пожимают плечами. Атмосфера печальная, тягостная. Мы молчим и даже не смотрим друг на друга — словно звери в зоопарке.

Закусив губу, женщина бросает взгляд на меня. Ее рука мокрая от пота. Мы сидим на низком диване с прямоугольной спинкой, которая мягка лишь настолько, чтобы не было больно. Либо мальчик не полностью контролирует комнату, либо он любит жить по-спартански.

Понятия не имею, что значит «по-спартански».

Не сводя с меня глаз, женщина немного сползает вниз и кладет руку мне на ногу. Это вызывает во мне странное чувство. Я не знаю, что делать. Сейчас, в минуту опасности, ее прикосновение неуместно, но, быть может, в этом все и дело: наверное, женщина напугана и хочет, чтобы ее успокоили.

Однако я не тот, кто ее утешит, — это известно мне так же точно, как и то, что Господь создал зеленые яблочки (ну вот, снова! Спартанские яблочки?). Но я все равно похлопываю женщину по плечу, а затем осторожно снимаю ее вялую и потную руку.

— Он не дня тебя, — говорит ей мальчик, отстраненно наблюдая за происходящим. — Таким его сделал Корпус. Он никогда не станет твоим.

— Заткнись, — говорит женщина.

— Сама заткнись, — отвечает мальчик.

Он встает и прижимается ухом к стене, затем снова проводит по ней руками. Дверь открывается. В коридоре пусто и тихо.

— Ушли, — говорит мальчик, улыбаясь.

— Кто это был? — спрашиваю я.

— Факторы. Когда я чувствую, что они приближаются, то закрываю дверь, и они проходят мимо.

— Сейчас уйдешь и ты, — говорит женщина, глядя в угол. — Так всегда. Ты читаешь книгу, уходишь, а потом тебя приносят. — Она содрогается, то ли смиряясь с судьбой, то ли отчаявшись. — Не ходи туда. Там только страдания и смерть. Оставайся с нами: здесь есть вода и пища, и вместе нам не будет скучно. Мне так хочется с кем-нибудь поговорить.

Но я уже принял решение.

— В следующий раз не давай ему книгу, — советует ей мальчик.

Женщина встает.

— Тогда я хотя бы приготовлю тебе пакет с припасами. — Она смотрит на мальчика, и тот одобрительно кивает. Здесь хозяин он, а женщина — только часть обстановки.

Мне в самом деле пора.

Мальчик рад, что я ухожу, и с удовольствием дает мне советы. Пока есть вес, беги по коридору, который идет мимо морозильников, — на другой стороне будет теплее, говорит он.

Так я и делаю. И едва успеваю.

Замедление застает меня в тот момент, когда я выбираю между шахтой, которая идет к центру с лестницей у одной из стенок, и развилкой коридора, который простирается влево и вправо — предположительно огибая корабль по периметру. Неизвестно, возвращается ли коридор обратно, или уходит куда-то еще, — иными словами, являются ли правая и левая ветка частями одного коридора или ведут в разные стороны.

Я останавливаюсь, чтобы изучить отметины на стенах. Снова круги и полосы. Понятия не имею, что они означают. Скорее всего по ним ориентируются факторы.

Ясно одно: лишь малая часть корпуса пригодна для жизни. Все, что я видел до сих пор, предназначено для факторов, которые занимаются специфической работой и лишены или почти лишены любопытства. Но если это бессмысленное однообразие продолжится, я превращусь в человека со странностями.

С таким же успехом я могу вернуться к хлебоедам — в каравай-сарай.

Почему-то эта мысль заставляет меня улыбнуться. Я изменил слова, и получилась шутка, но к чему она относится, непонятно. Я достаю книгу и карандаш, чтобы записать ее и тем самым немного разбавить серьезный тон. Я листаю страницы, провожу пальцем по черным линиям — и только сейчас до меня доходит очевидное: эти грубые черты — знаки перехода. После каждой линии почерк меняется.

Теперь шутка кажется мне более чем банальной. Книга принадлежала по крайней мере четырем моим копиям, и если она потеряется, то все, кто был раньше, словно бы и не жили.

Сколько их попало в морозильники, не оставив ни единой записи о своих достижениях? Надеюсь, мне удастся пройти хотя бы так же далеко, как и тем, кто записал в эту книгу что-то важное. Когда-нибудь я внесу в книгу пометки, но повторять то, что уже записано, смысла нет, так что…

Я еще не заслужил право делать записи.

Обратной дороги нет.